День быка

На столе передо мной лежит слегка помятая, обгоревшая, тронутая рыжей окалиной автоматная гильза. Несколько дней назад я увидел ее среди хлама разбитой, изуродованной, словно вывернутой наизнанку казармы. Среди обгоревших солдатских коек, разбросанных касок и котелков, мятых консервных банок и кусков штукатурки, в толстом слое облетевшей побелки и пыли. Увидел и подобрал. Что я знаю о ней? Ничего. Кто снарядил ее в автоматный рожок, кто и в кого целился из того автомата? Жив ли тот, кто целился? Жив ли тот, в кого целились? Сотни таких же гильз остались валяться в хламе того убитого здания, а эта лежит теперь передо мной. Что я знаю о ней? Все. Все, что можно знать о войне и смерти. Я знаю, как палец нажал на курок. Как боек ударил в капсюль, как вспыхнул порох и свирепая и неумолимая сила погнала по автоматному стволу пулю, чтобы через секунды она влепилась в цель… ЧТО ТАКОЕ «ДЖЕОРГУБА» ВладикавказУберите с заднего плана горные хребты и получите Арзамас. Старый дореволюционной постройки центр, уютные, но обветшалые дворянские и купеческие домишки, сквер, парк культуры и отдыха наших пятидесятых — семидесятых, чудом не тронутый перестройкой. Обязательный художник с местным творчеством, развешанным на щербатой стене: рериховские горы, эффектный всадник в бурке, колоритные домики под черепичными крышами. «Вот эта двести пятьдесят. А эта пятьсот. Но можем поговорить о скидке…». Как где-нибудь на Покровке или Арбате…Но нет, нет — есть и свое. Высится прямо перед гостиницей огромная красивая мечеть, вдоль по скверику под старыми платанами цокает копытами всадник, лошадь пританцовывает и ржет. Да и лица отнюдь не арзамасские, и запахи чужие, и люди в основном в черном, и здороваются, прижимая к груди и похлопывая по спине…Брел я по скверику в пестрой тени платанов, вслушивался в непривычные интонации голосов, смотрел на гарцующего у подъезда всадника и вдруг вспомнил «Кавказскую пленницу»: «Шурик, вы сможете не только увидеть этот горный обычай, но и принять в нем участие!» Надо же, нам повезло приехать в Осетию в День быка! Джеоргуба — едва ли не главный «мужской» праздник Осетии — обычно начинается в воскресенье. В этот день принято резать быка или барана. Сейчас ритуал жертвоприношения считается необязательным. На стол достаточно положить три говяжьих ребра. И ни одно застолье в Северной Осетии не обходится без традиционных трех пирогов. Они символизируют землю, воздух и солнце. У каждой хозяйки свой собственный секрет приготовления. Тесто должно быть мягким, а начинки в пирогах как можно больше — мясо, картошка, свекольная ботва. Но главная начинка — осетинский сыр уалибахта. Как говорится, пальчики оближешь! Из дневника Елены КРИВЦОВОЙ:«Теймураз — пожилой, но подвижный и улыбчивый осетин — появился сразу же, как только мы приехали во Владикавказ, и был с нами до конца… От него мы впервые и услышали о празднике, который в те дни праздновала вся Осетия, о празднике, похожем на старинный обычай и сохранившемся с древних времен, — о Дне быка. В честь святого Георгия, покровителя мужчин и помощника в дороге, в середине октября повсюду в Осетии начинают резать быков. Часть туши в копченом виде оставляют на трудные зимние времена. Остальное мясо варят и созывают гостей. Обычно это происходит уже вечером. А на следующий день все идут в другой дом, и там все начинается сначала. Ведь и в этом доме хозяин желает задобрить св. Георгия, попросив у него все, что необходимо горцу. Кровь убиенных быков льется по всей Осетии до самого Рождества. Такая терпкая смесь язычества и православия…В это время хозяин просто обязан позвать в свой дом гостей и накормить всех свежеприготовленной говядиной. А если не из чего? А если он живет не в селе, а, скажем, во Владикавказе?..- …А тогда, — разрешает наши сомнения Теймураз. — Тушу быка покупают всем домом вскладчину. Ведь святому Георгию все равно, где ты живешь: в селе или в городе… Здесь горы (он показал на сверкающие вершины, уходящие под небеса), и дорога у мужчины здесь всегда бывает трудной… День быка — это праздник в честь всех осетинских мужчин- А женщины?- А у них 8 Марта, — не задумываясь, ответил рассказчик и улыбнулся так, как улыбается настоящий осетин: искренне, при этом что-то пряча в черных глубинах кавказских глаз… Вообще-то, Теймураз родом из горных сел Северной Осетии. Чем сейчас занимается? Бог его знает. По образованию физик, науку бросил, когда развалился Союз. «Чем-то же надо было кормить семью». Однако, судя по тому, что дети его обосновались в Москве и все у них вроде бы хорошо, бывший физик смог выстоять в мутном потоке времени, перевернувшем с ног на голову не одну осетинскую судьбу.- Значит, уезжает молодежь из родной Осетии?- Уезжает. Но сейчас ведь везде так: молодежь уезжает туда, где лучше, где можно заработать…В молодости Теймураз прошел с одним, как он говорит, рублем всю неделимую для него Осетию. И везде находил и кров, и хлеб. «Мы же братья, дети одного народа…»- Одного, — соглашаюсь. — А кто больше хочет воссоединения: Северная Осетия или Южная?Теймураз отводит взгляд в сторону. Молчит. Думает. На его лице уже нет прежней улыбки, а на переносице собирается складка.- Понимаете, — начинает говорить осетин, и я понимаю, что вопрос совсем не такой простой, как может показаться. — Это нужно… скорее Южной Осетии…» ВОСЕМЬ ТОННЕЛЕЙ Владикавказ — ЦхинвалТолько что дорога лениво текла по равнине и вдруг завилась ужом, полезла на крутой бок хребта, и бледные снеговые вершины приблизились и словно проявились, отпечатались на синем холсте неба.Из дневника Татьяны СТАВНИЧЕЙ:«За три часа езды мы меняли высоты с 700 метров над уровнем моря до почти двух тысяч. Горы вокруг — песочные и снежные, каменные и поросшие соснами. Вдоль дороги вьется русло речки, часто пахнет сероводородом, и мы вспоминаем, что ведь здесь настоящая здравница была — санатории и дачи. Теперь — захолустье и заброшенность. Люди перестали возделывать свои маленькие земельные наделы, примостившиеся вдоль речушки. И только яркие плоды хурмы да яблоки украшают осенний и скучный пейзаж. Лишь горы, то в дымке, то ярко освещенные солнцем, придают пейзажу неизменное величие. Да еще памятники. Прямо в горах — прямо на пиках — практически на высоте птичьего полета нет-нет, да и покажется памятник. То генералу в бурке, зорко следящему за дорогой, то вождю всех народов Иосифу Сталину. Памятников вождю много — и в рост, и бюсты…»Блокпост. БТРы и БМПшки смотрят в сторону гор хоботами пушек и пулеметов, за укреплениями замерзшие контрактники в бушлатах и касках, на «господствующих высотах» — снайперские точки. Кое-где на обочинах пушки. Но к войне они не имеют никакого отношения — это противолавинные орудия…Граница. Под ногами снег. Симпатичная девушка берет паспорт, проворно ставит штамп. Формально я приехал… куда? Уже не в Грузию. Выехал из России, оставшись в Осетии?.. Из дневника Елены КРИВЦОВОЙ:«От Владикавказа до Цхинвала езды часа три. Утомительных и восхитительных. Высоченные горы Большого Кавказского хребта теснят узкую дорогу, по серпантину которой качается из стороны в сторону наш «пьяный» автобус. Автобус то и дело ныряет в пугающие темнотой туннели. Однако после безудержного кавказского солнца, от которого в конце концов начинают болеть виски (возможно, так действует с непривычки горный воздух…), туннели дают передышку слезящимся глазам, дают, наконец, сделать глубокий выдох после бесконечных судорожных вдохов… На этой дороге ровно восемь туннелей… Самый длинный из них, более трех с половиной километров, — один из самых длинных в Европе… Только само упоминание о ней здесь кажется циничным. Сытая Европа и страдающая Осетия. Где одна и где другая. И даже не вспомнила бы первая о второй, если бы не последняя война…Когда все началась, по этой дороге — единственной ниточке, связывающей Южную Осетию с Россией, — хлынули беженцы. Люди, побросав свои дома, родных, близких, свой город бежали от смерти… По этой же дороге в Цхинвал шло на помощь подкрепление… От Цхинвала до Владикавказа всего три часа езды, а кажется — едем бесконечно… И восемь туннелей, в которых то и дело прячется наш крошечный автобус. Это напоминает игру. Безумную игру в прятки, где все равно не спрячешься, как бы сильно-сильно этого не хотелось…»Попутчики уже устали ахать над меняющимися пейзажами, над остатками старинных, когда-то грозных сторожевых башен, которые порой набиты сеном или дровами, над крутизной обрывов и ледяными водопадами, застывшими на весу… Скоро — Цхинвал. Кто-то замечает:- Между прочим, именно сегодня сто дней после войны… СТО ДНЕЙ ПОСЛЕ ВОЙНЫ ЦхинвалКрутой серпантин головокружительными петлями сливает нас в долину и выталкивает в пригород Цхинвала. И сразу «экскурсионное» настроение проваливается в тишину первого шока. Пригород — кирпично-бетонная мешанина среди осенних садов. На увядших ветках аппетитно краснеют яблоки, неуместно весело желтеет хурма. Их никто не обрывает… Из дневника Елены КРИВЦОВОЙ:«Едем медленно, словно похоронная процессия. Руины, руины, руины. И буйные сады, увешанные красными сочными яблоками. И хурмой. И гранатами… Все, что осталось от пяти грузинских сел, — руины и яблоки… Еще недавно здесь, на окраине Цхинвала, жили в основном грузины, многие семьи были смешанные — жена осетинка, муж — грузин или наоборот… Жили по-соседски, на одной земле выращивали сады, под одним солнцем возделывали виноградники… Когда началась война, грузинские подразделения, пройдя истекающий кровью Цхинвал, заняли эти села и вскоре оказались отрезанными…- …Сегодня грузинская сторона очень страдает по поводу своих населенных пунктов, которые нам пришлось уничтожить, — глухо звучит голос Ирины Гаглоевой, министра печати Южной Осетии. — Но я хочу сказать, что ни один мирный грузин из тех сел не погиб. Ни один! Большая их часть тихо ушла еще до начала агрессии, а те, кто остался, были эвакуированы, и там оставались только грузинские военные. Они не оставили нам шанса поступить по-другому. У нас не было иного выхода… Восемнадцать лет агрессии — это могли вытерпеть только осетины… А грузинские подразделения через каждые два-три дома поставили свою военную технику, и как-то выбить их оттуда по-другому у нас не получилось. Мы пытались, переговоры вели… Если бы мы хотели разрушить грузинские дома, мы бы сделали это еще раньше. Мы ждали до последнего… Смотреть на это, на грузинские развалины, конечно, неприятно, но повторяю: другого выхода нам не оставили…Видно, как ей тяжело сдерживаться… Красивая, только очень бледная. Сильная, только очень уставшая. В черных, как угли, глазах тлеет безысходность вперемешку с надеждой… Эти глаза и те никому не нужные яблоки врезались в память навсегда. Странная вещь — память. Долгие годы хранит лица, звуки. Иной раз даже запахи. Зачем, почему — не знаю…» Отсюда, с окраины Цхинвала, видна едва ли не вся Южная Осетия. «Во-он там — тополя, это уже грузинская территория, — показывает на юг контрактник в камуфляже. — Тот храм — на осетинской земле, а тополя — это уже Грузия. Оттуда они и шли…»За спиной высится двухэтажка казармы миротворческого поста. В разбитой, изуродованной, словно вывернутой наизнанку казарме обгоревшие солдатские койки, разбросанные каски и котелки, мятые консервные банки и куски штукатурки. Под ногами в толстом слое облетевшей побелки и пыли хрустят под подошвами стреляные автоматные и пулеметные гильзы. Одну — автоматную — я подобрал… Их у меня уже целая коллекция — из Аргуна, из Грозного, из Бендер, из Сухума… Из дневника Елены КРИВЦОВОЙ:«Садык Наструдинов из Махачкалы, старший лейтенант, контрактник — миротворец. Солдатские берцы, покрытые пылью, камуфляж… Вместе с Садыком на этом посту служили осетинские, русские и грузинские наблюдатели. Вечером 7 августа 2008 года грузинский наблюдатель неожиданно ушел, сказав: нужно — и все. А ночью начался обстрел…-… Они сначала стали поливать «Градом» нас, а потом — город, мирных жителей… Затем пошли танками утюжить… Мы оставались на своих постах. Сидели пять дней. Только через пять дней к нам пришла подмога!.. Нет, грузины впрямую нас не трогали. Рядом же их село находится… А утром (8 августа) из Грузии на Цхинвал мимо нас поехала первая колонна. Мы посчитали: девять танков, двенадцать БМП и солдаты, человек пятьсот, на «КРАЗах», на «пикапах». Среди них были и грузины, и хохлы, и негры… И вся эта колонна прямиком на Цхинвал… А вместе с ними журналисты со всего мира. Кого там только не было!.. Всего человек шестьдесят. Они направили свои телекамеры на Цхинвал и ждали начала, как в театре… И так два дня. А вечером вся эта колонна с наемниками обратно пошла через нас. Правда, возвращались уже кто подбитый, кто раненый. Да и танков было уже меньше… Конечно, страшно было… Но нам больше всех повезло… А вот ребята в штабе погибли. В ту ночь там оставалось человек двести…» Панорама от миротворческого поста открывается безрадостная. Серые здания без крыш и стекол в окнах, заваленные хламом улицы, воронки на дорогах. «Грузинские» тополя дрожат в мареве, там, дальше, — Гори. И там — та же картина. И ради чего все это?…