Матрёнино окошко
До недавнего времени сердце моё хранило лишь один из известных примеров беззаветной женской преданности — рассказанную в рок-опере «Юнона и Авось» историю Кончиты. Несчастная ждала своего возлюбленного графа Резанова больше 35 лет. Теперь в душе моей навсегда поселился и образ бабушки Матрёны, жившей в маленькой деревеньке, затерявшейся в лесах Нижегородской губернии.Лесная улицаС центральной усадьбы дорога сворачивает резко в сторону и начинает опасно петлять, прокладывая узкий путь между вековых деревьев, разбавленных юной порослью. Говорят, где-то там, в лесных дебрях, ещё можно наткнуться на остатки старообрядческих скитов. Неподалёку проходит волчья тропа. В окрестностях нет-нет да и разбойничают кабаны.И вдруг из-за очередного поворота являются взгляду указатель — «Бутаки» — и несколько домов, выстроившихся в единственную улицу этой не слишком известной даже жителям райцентра деревни. В семь из оставшихся 12-ти сегодня приезжают дачники — люди, выбравшие именно эту деревушку для отдохновения души. Я их понимаю: какая же здесь заповедная тишина! И лишь один из приезжающих сюда на лето-осень человек — Евгений Секретарёв — помнит, кто и как жил в деревне раньше.На дне Баренцева моря— Раз, два, три, четыре, — считает Евгений, вглядываясь в поросшее бурьяном пространство. — Четыре дома здесь ещё стояли. В одном тётя Валя жила. Валентина Садофьевна. У неё сын погиб, когда служил в армии на подводной лодке. Помню, как в 1961‑м приехал в деревню офицер…Представитель флотского командования привёз гордившейся сыном матери извещение о его гибели и личные вещи. Для неё это стало последним ударом. Муж погиб на фронте, трое детей умерли в войну от голода. Младший уцелел, чтобы в мирное время навсегда остаться на дне Баренцева моря. Бедная женщина тронулась умом и закончила свои дни в богадельне, вдали от всего, что когда-то было её жизнью. Ничего от неё не осталось — даже дома, где когда-то жили, рожали детей, молились и были по-своему счастливы.Свиданье с бывшим депутатомПуть из одного конца деревни в другой — минут пять, не больше. Но мы идём долго, попутно сворачивая к домам, где давно никто не живёт. Останавливаюсь на пороге одного из них.— Можно? — вслух спрашиваю у своего провожатого, а мысленно — у давно покинувших земной дом хозяев.— Руку давай, — Евгений помогает войти — время давно разрушило удобное крыльцо.А вот брёвна крепкие. Как и русская печь. Кажется, загрузи в топку дровишек, затопи, и наполнится дом жилым запахом. В этом доме было четверо детей — три дочери и сын. Где они теперь?Следующий «брошенка» встречает воронками, разворотившими пол, и плакатом под зеркалом. На плакате (не может быть!) — знакомое лицо бывшего депутата Госдумы по моему округу в родном Нижнем Новгороде Юрия Петровича Сентюрина.В доме пахнет затхлостью, но выходишь — машинально хочется прикрыть дверь. И вдруг понимаешь: бессмысленно.Староверова Александра Фёдоровна приветствует нас в ещё одном доме. Точнее — документы на её имя, фотографии, открытки. Дожди и снег без стеснения проходят в комнату сквозь дырявую крышу, но даже они не посмели смыть надписи на бумагах, датированных 1955 годом.Деревни-«брошенки» в 2010 году были во всех районах, кроме Володарского, окрестностей Нижнего Новгорода, Дзержинска, Арзамаса и Сарова.13 лет лагерей за этаж— А вот здесь стоял дом, в котором жила тётя Матрёна, — Евгений произносит её имя так, что слышится Матрона. — Муж у неё на войне без вести пропал, а она всё надеялась: раз не погиб, может, вернётся. Так лет 25 у окошка в ожидании и просидела. И умерла — прямо у подоконника.Чуть поодаль — дом, выделяющийся среди остальных — крепкий, двухэтажный, с каменным низом. Говорят, раньше в деревне было таких несколько. Да на заре советской власти повелели всем убрать первые каменные этажи. Мол, нечего барствовать. Все дома свои «опустили», кроме Михаила Акимовича Масленникова. За непослушание он 13 лет в лагерях оттрубил. А дом вот уже почитай 100 лет стоит.Через перекрёсток — ещё один примечательный, выстроенный младшим братом Евгения. На фасаде — табличка, сделанная соседом Сергеем — из тех, кого зовут дачниками: «Здесь жил и работал по 2014 год русский крестьянин Секретарёв Юрий Зиновьевич. Вечная память и благодарность сыну земли русской от односельчан». Когда-то Юрий, как все местные, подался в город — искать лучшей доли. И вроде как нашёл. Но потом вернулся в свою опустевшую деревню с единственной мыслью — возродить. Выкопал пруд, поставил крест на въезде, мечтал срубить часовенку. И срубил бы, да не успел — два года назад забрала онкология.На пруд до сих пор ходят не только новые местные — из соседних деревень приезжают. И летом всё чаще слышатся тут людские голоса, жужжание электропил и косилок… А сколько их по России — заброшенных, забытых Богом и людьми деревень, которые тоже ждут, чтобы их оживили.Почему семейные фотографии, письма мокнут под дождём, а не хранятся в домашних архивах? Почему не возвращаются люди на свою землю — туда, где прошло их детство? Нет ответов…Фото автора и Марии ЗИНИНОЙ.Данные предоставлены Нижегородстатом по результатам Всероссийской переписи населения 2010 года. Позднее такие исследования не проводились.От редакции. Дорогие читатели! Расскажите нам истории заброшенных или вернувшихся из небытия деревень. Подскажите, в какие из них съездить. Чтобы остались они не только в списке безлюдных, но и в памяти тех, кто бросил там свои корни. Ждём ваших писем по адресу: 603006, Нижний Новгород, ГСП-417, улица Варварская, 32 или на почту info@pravda-nn.ru. Не забывайте делать пометку «Деревенские сказания».
