Ему было 33 года, когда он погиб смертью храбрых, защищая свободу и независимость нашей Родины. Произошло это 22 февраля 1942 года под Старой Руссой при взятии одной из высот. Дядя Боря был зенитчиком-пулемётчиком, замполитрука и редактором газеты. Ушёл на фронт добровольцем и погиб, оставив двух малолетних детей – сына Витю и дочку Светлану, которой не исполнилось и двух лет.
Знакомство заново
Когда-то я знала о своём дяде только то, что он муж моей родной тёти Елизаветы Ивановны Добродеевой (по отцу Снегиревой), отец моей двоюродной сестры Светланы, погиб в Великую Отечественную войну. Много лет спустя, когда тёти уже не было в живых, Светлана впервые показала мне фотографию и военные письма своего отца. Это стало настоящим открытием как для меня, так и моих детей. Дочь, прочитав эти письма, заметила: «Знаешь, мама, я как будто только что познакомилась с новым человеком – дядей Борей Добродеевым».
Историей жизни Бориса Николаевича заинтересовался и внук Алексей Снегирев, который много работает с краеведческими и архивными материалами по истории своего рода, печатается в православных изданиях. Вместе с ним по просьбе сестры мы побывали на малой родине Бориса Николаевича – в селе Масловка Спасского района Нижегородской области. Мы увидели одно из красивейших мест Нижегородчины, местную церковь, к сожалению, ныне не действующую. Именно в ней до 1938 года трудился священником отец дяди Бори – Николай Яковлевич Добродеев, который оставил о себе на долгие годы добрую память. В феврале 1938‑го он был репрессирован…
Борис был последним ребёнком в многодетной семье священника. Повзрослев, получил профессию электрика, переехал в Москву, где работал на Московском шарикоподшипниковом заводе. Перед войной дядя Боря овдовел, оставшись с маленьким ребёнком на руках.
Женился второй раз на моей тёте Лизе, от которой в июне 1940 года и родилась его дочка Светлана.
Как заведённая машина
В семейном архиве Добродеевых предвоенных писем от дяди Бори немного, а первое военное датируется 20 июля 1941 года. Оно адресовано жене Лизе, которая с больной дочкой эвакуировалась из Москвы к родственникам в село Никольское Ивановской области.
Сына ещё раньше пришлось перевезти в Горький, к сестре Марии. В письме сообщается о жизни в Москве, которая «крепко изменилась, что-то очень беспокойно стало, но ничего, пусть будет лучше тем, кто на фронтах». В письме от 28 июля 1941 года дядя говорит, что живёт так, как живут здесь сейчас все или большинство: «Живу как заведённая машина: с утра на работу, вечером с работы поздно, дежурство по ночам то на заводе, то дома». Он трудился не только на предприятии, но и в ремесленном училище, где преподавал электромеханику. В августе 1941‑го дядя сообщает, что уже «довольно часто бывают тревоги с бомбардировкой, стрельбы много, в частности, последние две ночи. Есть и разрушения, но я бы сказал сравнительно небольшие, иногда ночью от зажигательных бомб бывают пожары, в основном по окраинам, где ещё много деревянных строений, бараков, временных складов». Дядя жил в то время на Большой Садовой улице – это самый центр столицы. Так даже там «стёкла, несмотря на наши обклеивания, вылетели, растрепался потолок».
Продуктов становилось всё меньше. «Никак не мог найти сегодня ни сахару, ни песку даже по 15 рублей», – сообщает он родным. А как хотелось ему всем помочь! Как он переживал за тётю Лизу и детей, поддерживал их: «Не унывайте, держитесь, крепитесь изо всех сил». Забота сквозила во всех его письмах и открытках, он постоянно и настойчиво просил писать ему – связь с домом, с родными душами была необходима, как воздух.
В начале октября 1941 года дядя пишет, что отказался уехать в спокойный Куйбышев, куда его неоднократно приглашали по работе, он обдумывал решение пойти в ополчение. А 20 октября уже сообщает, что призван в армию и «скоро, наверное, пойдём на защиту Москвы».
С ненавистью к врагу
7 ноября красноармеец Добродеев (как иногда он называет себя) делится впечатлениями с родными: «Был на параде на Красной площади, и хотя погода была сверхпаршивая, всё прошло хорошо. Видел т. Сталина, т. Молотова и других наших вождей и руководителей правительства».
27 ноября сообщает о нахождении «в одной из подмосковных деревень и подготовке к активной обороне против нового наступления фашистской сволочи».
В письме от 4 декабря дядя заверяет жену: «Не унывай, мы скоро вернёмся с победой над врагом. За эти два месяца службы в армии я многое передумал, перечувствовал и на сегодня во мне созрела твёрдость, настойчивость в ненависти к врагу. Я с ним пока не встречался, но если придётся встретиться, то без всякой пощады буду уничтожать эту фашистскую мразь. У меня может быть дольше, чем у других, созревало такое настроение благодаря моему характеру, но важно, что на сегодня оно у меня есть…».
31 декабря 1941 года дядя Боря пишет подробное письмо о военных буднях, о приподнятом настроении всех бойцов: «Вот уже в течение добрых трёх недель наша доблестная Красная армия жмёт и уничтожает противника на всех фронтах… Завтра наступит 1942 год, год уничтожения фашистской сволочи, ввергнувшей весь мир в войну… Я убеждён, что так и будет, об этом по существу ведь сказал и товарищ Сталин. Как бесконечно рад я буду наступлению этого момента… Я страшно хочу скорейшего уничтожения фашизма, а, следовательно, и войны».
Два последних письма дяди датированы 29 и 30 января 1942 года, первое адресовано тёте, другое – соседу по московской квартире Мите. «Жди нас с победой!», – заканчивает он своё повествование супруге. Дмитрию же он сообщает, что собирается побывать в тех районах, где того ранили в августе 1941‑го: «В случае попомню и постараюсь полностью оплатить за всё этой немецкой мрази, не щадя ни сил своих, ни жизни».
Борис Николаевич Добродеев сдержал своё слово: он пал смертью храбрых, не дожив до Победы 3 года 2 месяца и 9 дней. Светлая и вечная ему память!
Валентина ЗАХАРОВА, Заволжье