Надежный Клык
Село Екатериноникольское почти вплотную подступает к самой кромке обрывистого левого берега Амура. Деревянные просторные дома по казачьему обычаю стоят в отдалении друг от друга, разделенные аккуратными частоколами и огородами. Село большое — около тысячи дворов. Формально оно расположено на территории Еврейской автономной области. Однако жителей, фамилии которых определяли бы принадлежность к этой национальности, среди сельчан не было: суровый климат Дальнего Востока их явно не прельщал. Метрах в трехстах от села, ниже по течению реки, стояла наша пограничная застава. Здание заставы со всеми хозяйственными постройками отличалось от сельских домов лишь размером и во многом походило на крестьянскую усадьбу: поленницы дров, конюшня, коровник, свинарник, большой огород, всегда аккуратно возделанный по сезону.Но тем не менее это была застава — боевая единица Биробиджанского пограничного отряда. И боевой дух явно превалировал над всеми заботами быта. Причем надо учесть, что в середине 60‑х годов наши отношения с братьями-китайцами достигли в своей неприязни и даже откровенной вражде абсолютного предела. Пограничная застава как воинское подразделение по специфике службы напоминала большую семью в составе начальника с двумя заместителями по боевой и политической подготовке, старшины и тридцати двух срочников. На заставе все знали друг о друге, заочно были знакомы с родными и друзьями по гражданке. Застава наша не была в отряде в числе передовых, но и в отстающих не числилась. Безнаказанных нарушений границы не было. На инспекторских проверках ребята метко стреляли, показывали выучку по следопытству, легко преодолевали препятствия на штурмполосе, обнаруживали определенные знания уставов, пограничной инструкции, на уровне центрального радиовещания разбирались в политической обстановке страны. Начальник заставы капитан Негволода, выпускник Московского погранучилища, ждал майорскую звездочку и, как поговаривали, перевода в штаб отряда или даже в округ в Хабаровск. Последнее особенно радовало его жену Галину Николаевну, коренную москвичку. Она в свое время окончила какое-то театральное училище. Своим знаниям применения не находила. Драматический кружок, который организовала и вела в местной школе, ее явно не устраивал. Среди бойцов заставы с актерскими данными никого не было, в чем она убедилась после нескольких проверок. В общем, застава жила своей жизнью, четко обозначенной уставами, инструкцией и приказами командиров по охране Государственной границы. В восемь часов вечера, с боевого расчета, начинались пограничные сутки. В три часа дня — общий подъем, после чего — хозработы, занятия, полтора часа личного времени. И, казалось бы, ничто не могло нарушить привычного ритма, размеренной жизни заставы, если бы не один случай, пожалуй, даже не просто случай, а прямо-таки форсмажор.В летнее время на заставе вводился дополнительный наряд — часовой у пирса. Наряд считался привилегированным, необремененным тяготами службы. От пограничника требовалось только провести инструктаж с владельцами лодок о соблюдении режима на пограничной реке, отметить время отхода и прибытия рыбаков да взять у них рыбки в общий котел заставы. Лодок в селе было ограниченное количество. Этим правом обладали лишь самые-самые проверенные жители. Непременно члены КПСС или ДНД. Лодки были только весельные. О моторных и речи не шло — не дай Бог владелец в Китай рванет. Исходя из этого, часовыми по пирсу назначали самых дисциплинированных, как официально значилось, морально устойчивых бойцов, ибо близкий контакт с гражданским населением провоцировал определенный соблазн.Ефрейтор Колька Короткевич как раз относился к этим самым. Он был комсоргом заставы, членом отрядного комитета комсомола, абсолютный педант в выполнении приказов. При всем этом он был хорошим, своим парнем. Он не выслуживался, воинская дисциплина была для него естественной нормой. Он очень ревностно относился к тому, если нарушения приказов, особенно боевых, хотя и редко, но допускали его сослуживцы. Правда, с донесениями к командирам не обращался. С нарушителями разбирались по-своему. Был своеобразный суд пограничной чести. Попробуй заснуть, или демаскироваться в секрете, или не дойти в дозоре до стыка с соседней заставой — жесткой разборки не миновать. Итак вот, Колька Короткевич по заставной кличке Коротыш, в то июльское утро заступил часовым по пирсу. Кстати, о кличках. С незапамятных времен клички на заставе традиционно носили практически все. Причем приходилось только удивляться тому, насколько они были меткими, говорящими. По ним можно было определить и характер, и внешний вид. Например, с Коротышом все ясно: и фамилия Короткевич, да и рост невелик. Начальник заставы для всех призывов оставался Папой, старшина — Кумом. Если, скажем, у тебя фамилия Медведев, да еще неуклюж вдобавок, то Топтыгина не миновать. Был боец по фамилии Жеребцов, но поскольку ни ростом, ни статью он рысака не напоминал, то его, не игнорируя лошадиной фамилии, ласково звали Пони. В общем, это явление настолько вошло в обиход, что даже начальник заставы, иногда забывшись, называл солдата не по фамилии, а по кличке. Что касается Кума, то он, похоже, путая, фамилии солдат, узнавал их лишь из ведомости при выдаче очередной смены обмундирования или патронов на боевые стрельбы. Даже личные вещи, исключая военную экипировку, бойцы подписывали кличками. И никого это не смущало, не оскорбляло, наоборот, вносило определенный колорит в нашу монотонную жизнь. Шел четвертый час несения службы Коротышом. Время близилось к полудню. Солнце жгло нещадно. Черные воды Амура под палящими лучами побелели. Шустрые касатки выпрыгивали из воды, на лету хватая оводов. На китайском берегу хунвэйбины, как обычно, включили мощный громкоговоритель с цитатами Мао. Рядом с пирсом сельские девчата в легкомысленных купальниках полоскали на лаве белье, купались, дурачились. Они сочувственно поглядывали на Коротыша, который, несмотря на изнуряющую жару, даже не осмеливался расстегнуть ворот гимнастерки. Зазывающе хихикая, они ладонями брызгали в солдата водой. И как потом все произошло — подробности знает один Коротыш. Но так уж получилось, что после разговора с юными сельчанками он с одной из купальщиц удалился в прибрежный краснотал. Казалось бы, ничего необычного в том не было. Амурские казачки, к большому возмущению местных ребят, своим вниманием погранзавы не обделяли. И «кустовые секреты», как это мы называли, случались, и нередко. Но, естественно, только в свободное от службы время. А что вот так уйти с поста — такого в истории заставы наверняка не было. И может быть, этот случай остался бы незамеченным, хотя и маловероятно, или по крайней мере информация не распространилась бы дальше заставы, но Коротыш еще больше отчудил. Вернувшись возбужденный свиданием, на пост, он неожиданно снял автомат, и длинная во весь магазин очередь трассеров мелькнула в небе — прокукарекал таким вот образом. Минут через пять на выстрелы с заставы примчалась тревожная группа с собакой. Засуетились на противоположном берегу китайские пограничники. Скрыть ничего уже было невозможно. К вечеру на заставе создалась напряженная, тревожная обстановка. Даже мы своим сермяжным солдатским умом понимали, какие могут быть последствия. Представляли, как в штабе отряда, куда уже ушел рапорт, расценивали происшедшее: «Уж если отличник боевой и политической подготовки, комсорг допустил преступление, то что можно ждать от остальных». Начальник заставы вместо мечты о майорских погонах и переводе в штаб отряда, наверное представлял себе службу на Помнеевке — правофланговой заставе, куда зимой можно добраться только на вертолете, летом — по Амуру. Ее и звали ссыльной заставой. Галина Николаевна, наверное, собирает чемодан в Москву… Даже Кум, обычно словоохотливый, ходил молча и кому-то грозил кулаком. Понять его можно. Он служил на заставе безвыездно почти 25 лет, начинал рядовым срочником, вырастил здесь двоих сыновей, отправил обоих в Алма-атинское высшее погранучилище. Все у него шло нормально, и вдруг в хозяйстве такой кавардак. Что касается Коротыша, то он, наверное, в мыслях был уже в приморском Уссурийске, где располагался единственный на весь Дальневосточный округ дисбат. Меньшее ему не светило. Вечером на боевой расчет начальник заставы не вышел. Проводил его заместительпо боевой. К большому удивлению, Коротыш не был отстранен. Наутро он назначался на службу. Был такой наряд — конный дозор по тылу. Мы не понимали, зачем он вообще нужен. Разве только для того, чтобы делать разминку трем заставским лошадям. По амурской круче, изрезанной промоинами, кони не пройдут, а тыловая дозорка была поровнее. В наряд Коротыш назначался со своим сверстником, тоже служившим второй год. На заставе его звали Клык. Коротыша с Клыком и раньше назначали в этот наряд чаще других. Дело в том, что они начинали службу на монгольской границе, учебку проходили возле бурятского городка Кяхта, где погранотряд официально числился кавалерийским. И у Коротыша с Клыком в военных билетах в графе «должность» стояла запись не «стрелок», как у всех, а «кавалерист». Хотя наездниками они, мягко говоря, были аховыми. Но документ, видимо, всюду имеет силу. Раньше Коротыш, как ефрейтор и поборник дисциплины, обычно назначался старшим наряда. А в этот раз старшим был Клык. Хотя инструкция давала возможность в этом наряде действовать каждому самостоятельно, исходя из обстановки, но старший есть старший — имел право на приказ. В нарушение инструкции, которая требовала продвижения всадников на дистанции в пределах видимости, они ехали стремя в стремя. Клык пытался заговорить с Коротышом, утешить, ободрить его, но тот был в состоянии безразличия, разговор не поддерживал. Доехав до тропинки, ведущей на пасеку, всадники по старой привычке спешились, не растрензеливая лошадей, привязали их к сучьям разлапистого клена. На пасеку направились пешком. На лошадях сюда было нельзя. От укуса одной только пчелы лошадь давала такого козла, что и настоящий джигит вряд ли бы удержался в седле. Колхозный пасечник дядя Павел доложил пограничникам, что ничего подозрительного он не заметил. Конечно же, его доклад был больше для проформы. Бойцы зашли на пасеку, чтобы отведать свежего медку, налить пару фляжек ребятам к вечернему чаю и, конечно же попробовать квасу на меду, который звали медовухой. Отношение к последней у командования заставы было неопределенное. Однажды сержант Васька Тесленко, дежуря по заставе, ночью случайно подслушал разговор в командирской комнате. Замполит горячо настаивал перед начальником заставы на том, чтобы запретить солдатам пить медовуху, дескать, напиток-то алкогольный. Наш прагматик Кум не менее горячо возражал: — Да какой же алкогольный напиток эта медовуха? У нас на родине в Прикарпатье ее даже ребенку в соску наливают — и спит крепче, и растет лучше. А на сенокосе в жару только и пьют холодненькую медовуху. Не алкогольный, а прохладительный этот напиток. И так вот, пользуясь неопределенностью отцов-командиров к статусу медовухи, мы при возможности пили ее исключительно как прохладительный напиток. Минут через двадцать Клык сказал Коротышу: — Я поехал дальше. Не задерживайся, догоняй. Лошадь лениво двигалась по дозорке, не обращая внимание на облепивших ее слепней. Понукать ее Клыку не было никакого смысла — надо, чтобы и напарник догнал, да и в установленное по маршруту время уложиться. Все шло как обычно. И вдруг Клык опешил: прямо на него по дозорке шел человек. Пограничник вначале подумал, что это работник с соседней пасеки шел к дяде Павлу в гости. Но когда разглядел на встречном китайскую одежду и когда тот проворно шмыгнул в густые заросли орешника, сомнений не оставалось — нарушитель. Недалеко удалось уйти коротконогому китайцу от перворазрядника по бегу. Минут через пять он сидел под кедром со связанными брючным ремнем руками. Телефонной связи с заставой на тыловой дозорке не было. Давать условный сигнал из ракетницы в солнечный день было бесполезно. Что делать? Старший наряда Клык сказал Коротышу: — Колька, давай конвоируй нарушителя на заставу. И запомни: это ты китайца задержал, именно ты… Понял!Застава вернувшегося из наряда Клыка встретила сдержанным ликованием. Начальник заставы даже устный рапорт не стал заслушивать: — Молодцы, ребята. Вот тебе и Короткевич! Давай, старшой, пиши рапорт, да подробнее. С отряда сообщили, что сам батя пожалует, вертолет уже на взлете. Так что поспеши. Клыку, внештатному военкору газеты «Дальневосточный пограничник», написать рапорт труда не составляло. Минут через пятнадцать три страницы текста были у капитана. Такой ажиотаж по случаю задержания нарушителя по тому времени не был случайностью. Нарушения границы были редкими как с нашей стороны, так и с сопредельной. Каждый случай нарушения находил свое выражение в официальной ноте протеста. Провокационные вылазки хунвэйбинов, косивших под рыбаков, в расчет не принимались.Они зимой долбили майны, как мы считали, на нашем льду, они же доказывали, что на своем. Объяснялось тем, что по договору линия границы на одном участке определялась по фарватеру, на другом — по тальвегу. Попробуй тут разберись. И естественно, что массовых нарушителей не задерживали. Был приказ — выдворять. О применении оружия и разговору не было. Даже кулаки запрещались — становись стенкой и толкай грудью. А попробуй толкни грудью недомерка-китайца — он как мышь сигал между ног. Поэтому и кулаки шли в ход. Нам тоже перепадало. Редко кто не ходил с разбитым лицом от брошенного коварным хунвэйбином осколка тороса. Носили синяки, как боевые награды.И вполне естественно, что при подобных потасовках, раз не было задержания, значит, не было и отличившихся погранцов. А тут случай классический — нарушение границы явное, нарушитель задержан, герой, его задержавший, определен, может, и нарушителем-то был безобидный китайский крестьянин, забитый хунвэйбинами за симпатию к русским, но это неважно. Налицо факт бдительности пограничников. А отсюда и все приятные последствия:задержавшему или отпуск на родину, или знак солдатской доблести. Отличный пограничник, победные рапорты командования по субординации — в отряд, округ, в центральный штаб погранвойск. Доклад командира заставы начальнику отряда на общем построении был кратким, но торжественным, и, едва он его закончил, раздалась команда Бати: — Ефрейтор Короткевич, выйти из строя… За бдительность и мужество, проявленные при задержании нарушителя Государственной границы Союза Советских Социалистических Республик ефрейтор Короткевич поощряется краткосрочным отпуском с выездом на родину! Так вот и отбыл наш Коротыш не в приморский Уссурийск, а в Читинскую область, в родной городок Дарасун.Вечером после боевого расчета Клык в летней курилке в одиночестве обдумывал произошедшее. Обиды не было. Наоборот, было удовлетворение от того, что из двух противоположных по сути рапортов на Коротыша в дело пошел только последний, что жизнь на заставе войдет в привычную колею. Его раздумие и одиночество нарушило появление начальника заставы: — Ну ты и рапорт написал на Короткевича. Не рапорт, а прямо рассказ про Карацупу. Только я вот что-то не пойму, как это Короткевич мог твоим ремнем руки нарушителю связать. С этими словами он подал смущенному солдату брезентовую полоску, на которой ясно читалось — «Клык». Капитан хотел было протянуть рядовому руку, но что-то, видимо удержало его от запанибратства. Командир лишь приложил ладонь к козырьку своей зеленой фуражки и вышел из курилки. Сумерки медленно окутывали заставу. Приглушенно рокотал дизель, дающий электричество. Мощный луч прожектора кипятил ночную воду Амура. Дежурный по заставе готовил очередной наряд для получения приказа по охране рубежа. Начинались новые пограничные сутки.
