Реабилитация: вопрос не закрыт
Исполняется 90 лет с начала красного террора — политики планомерного подавления и истребления, которую практиковал большевистский режим, чтобы удержаться у власти.В Нижегородской губернии жертвами политических репрессий, обрушившихся на население после 1917 года, стали тысячи граждан. Пик насилия пришелся на конец лета — начало осени 1918-го. 7 августа большевики потеряли Казань и почувствовали, что почва уходит у них из-под ног.Телеграмма ЛенинаЧерез два дня Ленин потребовал в телеграмме «составить тройку диктаторов и навести тотчас массовый террор». Что и было сделано. Чрезвычайному органу, военно-революционному комитету в составе Л. Кагановича, Г. Федорова, Я. Воробьева, И. Когана, Б. Краевского, И. Шелехеса и С. Акимова, предстояло любой ценой удерживать власть.И начались массовые аресты, а затем и расстрелы. Нет, не виновных — подозреваемых! Следуя ленинской директиве, ВРК решил: «предписать губчека беспощадно расстреливать всех тех, кто явно или тайно поддерживает контрреволюцию». Как пишет исследователь В. А. Харламов, «в течение августа производились аресты бывших офицеров и жандармов — около 700 человек». В целом же под каток репрессий попали тысячи — крестьян, промышленников и торговцев, чиновников, священнослужителей, журналистов. Сажали, расстреливали не за преступления, а за принадлежность к классу или партии, за протест, за прошлую общественную деятельность.Число репрессированных из-за отсутствия в открытом доступе документов не поддается подсчету. Только опубликованное в газетах за 1918 год дает цифру в 200 с лишком расстрелянных без суда. И, похоже, это лишь видимая часть айсберга. Сколько прошло через концлагерь, под который забрали Крестовоздвиженский монастырь, также из-за полузакрытости архивов неизвестно.Большинство из них подлежат реабилитации на основании Федерального закона от 1991 года «О реабилитации жертв политических репрессий». Однако, государство до сих пор занималось в основном судьбами жертв репрессий 1930‑х гг. При этом реабилитированными оказались и многие большевистские палачи, сами повинные в преступлениях против человечности. А вот крестьяне, мещане, военнослужащие и т. д., ставшие жертвой чудовищной идеологии классовой ненависти и русофобии, и поныне остаются в худшем случае с клеймом врагов народа, в лучшем — оболганными и преданными забвению. За немногими исключениями.«Счастливчик» НейдгартВ 9‑томной Книге памяти жертв политических репрессий в Нижегородской области можно найти некоторое количество пострадавших в период Гражданской войны. Обычно это приговоренные к малым срокам лишения свободы. Расстрелянных в книге мало. Среди них, например, настоятель Оранского монастыря Августин, епископ Лаврентий, княгининский помещик и член Государственного совета А. Б. Нейдгарт, его сын офицер Б. А. Нейдгарт.То, что они оказались исключением, видимо, — результат чье-то личной настойчивости. Журналист и историк А. Н. Лушин рассказывал, что ему стоило большого труда добиться реабилитации деда, протоиерея А. Н. Порфирьева, расстрелянного в 1918 году как «контрреволюционера». На реабилитации архимандрита Августина и главы епархии Лаврентия настаивала РПЦ. Возможно, кто-то просил и за мнимых участников Уренского мятежа, также оказавшихся на поверку не виновными в совершении уголовных преступлений.Но печать заклятья по-прежнему лежит на сотнях других жертв преступного ленинского режима. Обычно за них некому заступиться, подать ходатайство. А если же все-таки такие находятся, то теперь они наталкиваются на барьер в лице работников прокуратуры. Год назад «Нижегородская правда» писала об обращении двух общественных организаций. Они просили реабилитировать 41 нижегородца, расстрелянного в качестве заложников на Мочальном острове 1 сентября 1918 г. Из прокуратуры ответили отпиской со ссылкой на отсутствие в архивах процессуальных документов, из которых видно, в чем обвиняли репрессированных, судебных приговоров.Убиты без протоколаНо их просто не было! В 1918 – 1919 гг. убивали без суда и следствия. А значит, без протоколов и приговоров. Это при «тиране Сталине» занимались бумажной волокитой. А железные ленинские чекисты просто ставили к стенке во имя революционной целесообразности. Логика палачей была чудовищна: в Петрограде Канегиссер убил Урицкого, мы в Нижнем за это расстреляем 41 человека «из вражеского лагеря»!Всякому мало-мальски знакомому с жуткой атмосферой того мутно-кровавого периода истории и в голову не пришло бы требовать полноты документальных свидетельств расстрелов заложников. Такие требования — или историческое невежество, или обструкция, продиктованная политической предвзятостью. Но так было не всегда. Еще недавно подход был сугубо правовым. Так, в 2002 году реабилитировали целый ряд политически репрессированных в 1918 году. Автор видел в архиве их расстрельные дела. В них действительно мало документов. Обычно лишь протокол допроса в один листочек да резолюция чекиста на синей обложке — расстрелян такого-то числа. За что — сведений нет.Разбирая эти дела, работники прокуратуры применяли основополагающий принцип права — презумпцию невиновности. Нет доказательств вины — не виновен! Так поступали сотрудники группы реабилитации прокуратуры области Е. И. Митрофанов, Н. К. Малов, С. Г. Торопов. В составленных ими очень грамотных, юридически выверенных заключениях, утвержденных прокурором области Демидовым, приводится простой, но несокрушимый довод. А именно: «В деле нет доказательств совершения им (расстрелянным) какого-либо преступления. Следовательно, на него распространяется действие ст. 3 закона о реабилитации жертв политических репрессий, и он подлежит реабилитации».Взывая к совестиВ числе реабилитированных оказались и арзамасцы, которых в июле-августе 1918 г. Арзамасская прифронтовая чека гребла без разбора как участников контрреволюционного заговора (на деле это были крестьяне, которые на сходах протестовали против мобилизации). И нижегородцы из печально знаменитого списка «41», обнародованного газетой «Рабочее-крестьянский нижегородский листок» 1 сентября. Николай Шацфайер, Константин Люсинов, Иван Казаринов, Александр Десятов. Все — молодые офицеры Российской армии, проливавшие кровь за Отечество на фронтах мировой войны.(Кстати, в последнем, 8‑м томе Книги памяти, вышедшем в 2005 г., их почему-то нет).Однако позднее, по словам сотрудника прокуратуры Галины Карусевич, группа реабилитации была ликвидирована, а истребование прокуратурой дел из архивов на предмет реабилитации прекращено на том основании, что работа будто бы полностью завершена.Однако это не так. Нетронутых дел политрепрессированных в тот период еще немало. Только фонд губревтрибунала ЦАНО насчитывает свыше 1000 единиц хранения, и большинство их, видимо, так и не дошло до экспертов. Во многих таких делах — десятки трагических судеб. Тех, кого арестовывали и сажали, а то и расстреливали за прошлое участие в монархической (читай: патриотической!) организации, за выступление на сельском сходе и даже «за написание провокационного стихотворения». А есть еще фонд губчека, в том числе и его часть, по-прежнему хранящаяся в УФСБ.И жертвы красного террора ждут, когда общество вернет им доброе имя. Ждет, например, протоиерей Николай Орловский — настоятель Казанской церкви на Скобе, видный нижегородский просветитель и благотворитель начала XX века. Ждут православные священники Иоанн Флеров, Стефан Немков, Михаил Воскресенский, в 2000 году причисленные к лику святых мучеников. Ждут, молчаливо взывая к нашей совести, сотни и сотни других. Вспомнит ли о них общество?
