Трудности перевода
События последних недель в Закавказье вызвали целый ряд труднопрогнозируемых и маложелательных последствий. Мы не будем сейчас рассматривать эти последствия с точки зрения Абхазии и Южной Осетии. А вот последствия, имеющие место в отношении России, а также ЕС и США, могут сказаться на судьбе всего мира. По крайней мере, в политико-правовом отношении. С одной стороны налицо явное и совершенно очевидное обострение отношений между Россией и Западом. Премьер-министр Владимир Путин заявляет о приостановке невыгодных для России предварительных соглашений со странами, являющимися членами ВТО, и намекает, что Россия вовсе не так уж и стремится в эту организацию. Что в переводе означает: «Нечего нас пугать угрозой непринятия в ВТО: мы и сами туда несильно стремимся». Президент Дмитрий Медведев подчеркнуто демонстративно прекращает сотрудничество с НАТО и отзывает российского спецпредставителя при альянсе Дмитрия Рогозина. Что в переводе означает: «Незачем нам угрожать пересмотром отношений с НАТО — мы и сами их так пересмотрим, что вам жарко станет». И точно так же, демонстративно, президент Медведев признает независимость Абхазии и Южной Осетии. Что в переводе означает: «Мы же предупреждали вас, что Косово будет иметь последствия — вот, получите!» Все эти вещи понятны, прозрачны и потому не нуждаются в особом переводе. Но есть моменты, которые никак не поддаются однозначному толкованию и в отношении которых грамотный перевод жизненно необходим. Но вот тут-то и возникает главная проблема — нехватка квалифицированных переводчиков. Это тем более странно и опасно, потому что с древнейших времен известно, сколь многое зависит от правильного понимания собеседника. Это и партнеров касается, а уж противников и подавно. Представляется так, что очень многие проблемы в отношении России с Западом возникли сейчас если не на пустом месте, то как минимум из-за обычного недопонимания, из-за того, что одни и те же вещи мы называем совершенно по-разному. Как, например, понимают последние закавказские события в России? Как агрессию Грузии против Южной Осетии, как геноцид грузинами осетинского народа и как миротворческую операцию со стороны России в ответ на грузинскую агрессию, призванную остановить геноцид осетин. Цель (России) благородная и вопросов не вызывает. Да, но только если смотреть на ситуацию с точки зрения России. А вот точка зрения США или тем более Грузии, оказывается, выглядит с точностью до наоборот. Можно ли ее примирить с версией Москвы и хоть как-то перевести обе версии на один дипломатический язык. Думается, что нет. Оттого, собственно, и все сложности. С другой стороны сложности, конечно же, не от этого. Не оттого, что кто-то кого-то недопонимает или понимает превратно, а оттого, что одни и те же вещи одним делать позволено, а другим нет. И никакой, даже самый точный и адекватный, перевод этой ситуации не изменит. Сейчас принято сравнивать ситуацию в Закавказье с событиями в Косово и Чечне. Если первый пример использует в основном Россия, то второй — ее оппоненты. Причем оппоненты явные, не стесняющиеся в выражениях и брезгующие эвфемизмами, предпочитая называть вещи своими именами. Ведь смотрите, что получается. Начиная и первую, и вторую чеченскую кампанию российские власти оперировали понятиями государственного суверенитета и восстановления территориальной целостности страны. Точно так же, как грузинские власти, начиная южноосетинскую кампанию.И тут дело даже не в том, что все эти обвинения можно прекрасно повернуть в обратную сторону. За чеченскую кампанию Россию кто только не обругал на Западе, осетинскую кампанию Грузии постарались вовсе не заметить. Операция по отделению Косова от Сербии прекрасно вписалась в рамки «гуманитарной операции по предотвращению геноцида», аналогичную операцию по отделению Южной Осетии и Абхазии от Грузии предпочли назвать аннексией и оккупацией. Все это известные политико-дипломатические штучки, старые, как мир, и столь же двусмысленные. От них никуда не деться, на них глупо жаловаться и еще нелепее ими возмущаться. Их надо воспринимать как данность и использовать в своих собственных интересах. В том числе и в смысле подачи двусмысленных ситуаций западной, а лучше мировой общественности. Как легко разрушается аналогия с чеченской и осетинской ситуацией! Тут даже можно обойтись без всякой терминологической путаницы, одним лишь указанием на то, что чеченские сепаратисты первыми перешли к агрессии, напав на Дагестан, и лишь после этого Россия была вынуждена начать ответную военную кампанию, дабы защитить и собственное население, и собственный суверенитет. Ни Абхазия, ни Южная Осетия на Грузию не нападали — напротив, сами подверглись нападению и были вынуждены защищаться. Багапш и Кокойты не посылали смертников взрывать многоэтажки в Тбилиси и захватывать школы в Батуми — Масхадов с Басаевым открыто бравировали своими террористическими акциями против России. Различия двух ситуаций вполне исчерпываются этими примерами, и возвращаться к этому более не стоит. С Косово еще проще. Почему Косово можно отделиться от Сербии, а Южной Осетии от Грузии нельзя? Потому что Косово — уникальная ситуация, отмечают наши оппоненты, и рассматривать ее в качестве прецедента нельзя. Вполне с вами согласны, отвечает Медведев, каждая территориальная проблема по-своему уникальна, но каждая решается лишь одним из двух способов: либо восстановлением власти центрального правительства, либо окончательным отделением. Кто окажется сильнее, тот и будет прав. И не нужно никаких переводчиков. Между прочим большая часть нынешних коммуникативных проблем России в отношении с Западом и соседями возникает не из-за того, что мы говорим на разных языках, а из-за того, что мы говорим на их языке, свои проблемы пытаемся описывать их терминами. И пока Россия будет пытаться объяснять и оправдывать свои действия в рамках изобретенной на Западе терминологии, неизбежно будет проигрывать и всегда будет виноватой. «Мы защищаем территориальную целостность страны!» — оправдывались мы за чеченскую кампанию. «Э, нет! — отвечали нам. — Эдак вы нарушаете права человека и право наций на самоопределение». «Мы защищаем права человека и право наций на самоопределение», — говорим мы в случае нынешнего грузинского конфликта. «Чушь! — строго сдвигает брови Запад. — Вы нарушаете территориальную целостность суверенного государства и потакаете сепаратистам». И так без конца. К черту! Пора отказаться от этой кабинетной терминологии и ввести собственную, которой никто и никогда не сможет противостоять по определению. Вместо «права наций», «агрессия», «суверенитет», «сепаратизм» и прочих расплывчатых, неоднозначных и вольно трактуемых определений нужно ввести, а точнее вернуть в политико-правовой обиход такие понятия, как правда, честь, совесть, право и вера. И тогда все станет четко, ясно и определенно. С косовскими сербами поступили не по правде, не по чести, не по совести, не по праву, и не по-Божьему. Стало быть, Россия права, не признав отделения Косова от Сербии, а все признавшие это отделение не правы. И, наоборот, вступившись за уничтожаемых осетин, Россия поступила по правде, по чести, по совести, по праву и по-Божьему, и, стало быть, права именно она, а не ее оппоненты. Можно оспорить такую позицию? Можно попробовать. Только теперь уже им придется оперировать в рамках нашей терминологии, и им придется доказывать свою правоту, а не нам. P.S. Когда в 1650 году английские послы обратились к московскому правительству царя Алексея Михайловича с просьбой возобновить действовавший между странами торговый договор, им было отвечено следующее: «Поелику оные аглицкике немцы свово короля Каролуса до смерти убили, то Великий государь Московский и всея Руси повелел оных аглицких немцев на Русскую землю не пущать». Ярчайший пример разговора с партнерами на собственном языке. И переводчик, кстати, опять-таки не потребовался.
