Тупик литературы и искусства
Эта беседа с генеральным директором издательства «Советский писатель», главным редактором российского журнала художественной литературы и общественной мысли «Слово», известным русским писателем, автором романов «Лидина гарь», «Рок», «Раскаянье» и ряда публицистических книг Арсением Васильевичем ЛАРИОНОВЫМ состоялась у меня некоторое время назад. А 4 июля у Арсения Васильевича день рождения.И весьма уместно такое начало нашего разговора — о родине, о близких, об учебе, о первых писательских опытах Ларионова. — Одно могу сказать абсолютно честно: не жалею, что родился и вырос на Русском Севере в лихую годину, — признается собеседник. — Все остальное — благодарение судьбы. Избранные сердцем — близкие и родные. И учеба в Архангельском мореходном училище имени моего земляка, выпускника училища великого полярного капитана Владимира Ивановича Воронина, и Московский университет имени другого всемирно прославленного земляка-холмогорца Михайлы Васильевича Ломоносова. Я этим всегда гордился и горжусь. Общественный орден имени Ломоносова и звание академика с радостью ношу. Равно как горжусь тем, что мне одному из первых была присуждена писательская Международная премия имени Михаила Шолохова, с которым я был близко знаком и остаюсь уже много лет в добрых дружеских отношениях с его семьей. Горжусь творческой дружбой с Леонидом Максимовичем Леоновым, тесно связанным много лет с Архангельском и Русским Севером. Счастлив, что злые силы в течение сорока лет не развели меня с современным классиком Юрием Васильевичем Бондаревым. Это были добрые вехи жизненного пути.- Почему ваш роман «Лидина гарь» отвергли редакции популярных тогда «толстых» литературных журналов? — «Отвергли» — это не совсем подходящее к такому случаю слово. Отказали воровски, потихоньку, без должных объяснений своей позиции, своего отношения к роману — какое уж тут «отвержение». Но такова была литературная практика тех лет… Лишь Анатолий Иванов под давлением моего тогдашнего близкого друга Вячеслава Шугаева согласился напечатать отрывок (книга была двадцать пять печатных листов — взяли пять) в журнале «Молодая гвардия». Конечно, все искромсали. Вместо «Лидиной гари» появились «Рябиновые ливни». Теперь уж нет никого в живых (царство им небесное). Но из всех — только один человек повинился. Незадолго до смерти Сергей Васильевич Викулов (умер он внезапно) сказал: «Прости меня, Арсений, за «Лидину гарь». Укором во мне сидит этот отказ. Но у меня не было выбора. Вернее, был — можно было только отказать тебе. Я положил годы, чтобы пробить деревенскую прозу, внедрить в сознание не только читателей, но и начальства. Она крепко пошла — Белов, Распутин, Астафьев, Можаев, Носов… Набрала литературную и духовную силу… И вдруг «Лидина гарь», которая меняла все нами отвоеванные ценности. Другой взгляд, другой язык, герои другие — пересмотр всего! Крепко ты меня тряхнул. Я догадывался, что правда будет за тобой. Но изменить ничего не мог и не стал менять. Проще было загнать тебя в угол и укоротить поводок. Так ты везде получил отказ. И еще не скоро о книгах твоих будут писать всерьез. Годы пройдут». Обиды я ни на кого не держу. Для меня главное — справиться с собой. А все остальное придет само. По сути-то ничего не изменилось. И сегодня в нашей литературной среде такая же обстановка — местничество, интриги, ханжеское нетерпение из-за отсутствия таланта. — Когда вы писали свои книги, что было больнее всего осознавать: бессилие от невозможности что-то исправить, раздражение на свой народ, который и старое разрушил, и новое не достроил, а что построил, то не сберег? Или, может быть, осознание потери какой-то глубинной веры, исконной правды, что были оставлены нам нашими предками? — Для меня нет никакой вины самого народа. И его поведение никогда не вызывало у меня раздражения. Досаду- да! Но враги готовились годами, десятилетиями, чтобы не возник мужицкий бунт, беспощадный и кровавый, иначе бы им не сносить головы. Они не только пробрались в высшие эшелоны власти. Они скрупулезно, тщательно, опираясь не только на глупость и недальновидность Хрущевых и Брежневых, развращали режимный аппарат, позволяли ему воровать и попирать справедливость, а с ними попирали и развращали народ, лишая его самостоятельности. Честным историкам надо еще всерьез подумать, почему народ тогда, в начале 90‑х, не пошел защищать свой социалистический строй, о котором, опомнившись, много лет уж горько плачет. Еще Пушкин в минуту гнева произнес: «О, глупый мой народ». Я за Пушкиным этих слов не произнесу, даже в пору тяжелейшей жизни, тяжелейшего бремени, которое я несу. Как можно винить народ, лишенный элементарных прав? Надо крепко помыкаться в этой жизни, чтобы проникнуться глубочайшим уважением к русскому народу. А глупости?! У кого они не бывают… Но наш боевой редут по-прежнему еще впереди. Надо собраться с силами и с мыслями, может, тогда что-нибудь и получится в заботе о народном деле. Я помню, в разговоре о влиянии современной литературы на социально-государственные деяния Леонид Максимович Леонов рассказал мне, как он, тогда уже признанный советский депутат Верховного Совета СССР, после выхода в свет романа «Русский лес» ожидал от правительства и общественности чуть ли не революционных мер по защите русского леса. Ему казалось, с такой беспощадностью он описал его беды. Но ничего не произошло. Его похвалили, дали государственную премию. Тем все дело и ограничилось, даже комитета по сохранению леса не создали, хотя было очевидно, что леса, огромными массивами вырубленные в годы войны и после войны, нуждались в немедленном восстановлении. «Наше писательское нетерпение — исправить бедственное положение — не всегда находит понимание», — грустно констатировал Леонид Максимович. — В своей книге «Из-под самого сердца» вы поместили ряд очерков и статей, посвященных таким писателям, как Федор Абрамов, Петр Проскурин, Леонид Леонов и другим. С каждым из них судьба свела вас по отдельности и свой срок. Как это произошло? И вообще, что это были за личности в обыденном человеческом понимании? — Многими встречами с известными людьми и дружбе с ними я обязан газете «Советская Россия», где работал редактором в отделе литературы и искусства целых пятнадцать лет — в самую активную творческую пору. Газета тогда была популярной, а с приходом главного редактора Михаила Федоровича Ненашева расширились ее горизонты и круг авторов — пришли писатели, художники, деятели искусства, вырос серьезный общественный интерес к изданию. Именно в ту пору у нас появились Федор Абрамов, Юрий Бондарев, Петр Проскурин, Леонид Леонов и много других выдающихся современников. Работать с ними было интересно, так же, как и дружить. Что касается каких-либо оценок и характеристик, я воздержусь. Научен горьким опытом. — Многие годы вы проработали в комсомольской и партийной прессе и, значит, видели жизнь тогдашней «высокой номенклатуры» изнутри. Скажите, произошедшая катастрофа — разрушение Советского Союза, смена государственного строя — была неизбежна? — Конечно, нет. Три старца — Брежнев, Андропов и Черненко — опускали нас вниз. А надо было поправить реформами, как в 1953 году, и дело пошло бы дальше по социалистическому пути. Мировому капиталу не нужен был Советский Союз, он мешал ему устраивать мировые авантюры, вроде нынешнего обнищавшего трудящихся мирового кризиса. И все вспомнили, что была великая защитительная плотина — Советский Союз. Не говорю о Сталине — он спас мир, человечество, европейское сообщество по крайней мере. Но придурки типа Хрущева и Брежнева служили не нам. Сколько всего ненавистного русскому человеку они изрыгали на нас, на наши души. Они были уверены, что час суда над ними не наступит. А ведь наступил.- В шестидесятые годы прошлого века «во весь голос» заявила о себе «деревенская» литература. И судя по шуму вокруг нее, мы вправе были ждать от авторов этого направления каких-то больших художественных открытий. Они,вроде бы, даже происходили. Не стану тут перечислять фамилии, названия произведений. Скажу лишь, что меня вот уже многие годы не покидает ощущение какого-то разочарования. Почвенническая литература, констатировавшая свершавшуюся гибель русской деревни, как мне кажется, не выработала пути выхода из кризиса, не подсказала его, не укрепила нацию духовно. Она не оказалась той нравственной опорой, которой была сразу после войны и продолжает оставаться сейчас военная литература. Как вы считаете, верны ли мои ощущения? Не кажется ли вам, что этот путь в литературе оказался в какой-то мере ложным и закончился ничем? Что это направление в литературном процессе тихо сошло на нет, умерло, будто его и не было. — Вы сами описали всю ситуацию, и я могу только с вами согласиться, выразив сожаление о напрасно затраченных духовных усилиях талантливых людей, загнанных в литературно-критический «обезьянник» (оскорбительное словечко из милицейского сленга). Вы правы, эта идеологическая диверсия не могла не привести к пропасти, к смерти. — Чем грозит литературе ее коммерциализация? Как она влияет на читателя, на духовное и культурное состояние российского общества? — Где былые великие английская, французская, наконец, американская литературы? Все сгинули во второй половине прошлого века в «коммерциализации». Теперь и нас захватил этот бурный грязный поток. Все духовно реалистическое, целесообразное для нравственности человека он сметает на своем пути. В таком буреломе трудно удержаться от сообразна, но если отступить, значит, погибнуть. Ты уже не нужен русской классической литературе… — Почему в современной России так мало писателей с сильной гражданской позицией, совестливостью, ответственностью? — Вы что — живете где-нибудь на арктическом острове, без радио, телевидения, Интернета? Откуда появиться такой позиции, когда ложь, обман кругом. Неужели из политических заявлений наших руководителей?! За гражданственность, совестливость борются с засученными рукавами и бескомпромиссно. А у нас на каждом шагу все против совести. Объяснение простое — бизнес. — Сейчас авторитет писателя низок как никогда. Что нужно предпринять, чтобы изменить сложившуюся ситуацию? — Писатель велик и авторитетен, когда он художник и независим от власти. Пример Шолохова — бессмертный! А мы имеем дело чаще всего со всякой криминальной поденщиной, которую даже коммерцией не назовешь. Падение литературы начинается с перевода ее из глубин народной и духовной жизни на многотысячный бульвар. Это не просто падение, а тупик литературы и культуры.
