Он мчится из Москвы в Лондон, а оттуда летит в США или Канаду. Знаменитый сатирик, драматург, сценарист, теле- и радиоведущий Виктор Шендерович – человек мира, с увлечением рассказывающий обо всём на свете. А Нижний он называет своим «городом ностальгии». Почему? Об этом он рассказал в эксклюзивном интервью «Нижегородской правде».
Маркиз де Сад и коза
– С вашим городом у меня связано множество воспоминаний. Молодой педагог по пластике, в 1987 году я работал с актёрами Театра драмы в спектакле «Женский стол в охотничьем зале», а потом с великим режиссёром Ефимом Табачниковым над спектаклем «Марат-Сад» в котором было 27 пластических номеров. Таких объёмов работы у меня никогда не было. Табачников был грандиозный и бешеный – регулярно посылал нас на все буквы, я уходил, но возвращался, потому что он был очень талантливый. Его любили и ненавидели. Хоть и кричал, и оскорблял, и с ним было страшновато, но – интересно, и актёры к нему тянулись. Роль Де Сада играл Вацлав Дворжецкий. Это было счастье. В моей книге «Изюм из булки» есть несколько историй про него, а с Табачниковым мы потом подружились, и он много про себя рассказывал. Он был одним из последних, кто видел живым Михоэлса – он провожал его в Минск. А ещё Горький – город театрального училища – Левите и Цыганковой. А потом была «Весёлая коза», где я был членом жюри.
– Фестиваль, кстати, был заметным событием не только в жизни нашего города. Чем он подкупал участников и зрителей и почему всё-таки угас?
– Это было счастье. Сколько замечательных людей он открыл! Наташу Заякину в Москву мы увезли именно оттуда. Она была фантастическая актриса. Недавно в Москве вышла книжка её текстов, которой занималась Лиля Шайхетдинова – Наташа писала замечательные самобытные тексты. А то, что она показала на капустнике, про 66-й сонет Шекспира – высшая актёрская и литературная точка. Григорий Горин обратил на неё внимание Марка Захарова именно в этом образе уборщицы. 90-е годы были злые, но весёлые и свободные времена. Свободу симулировать нельзя. Капустник, как всякий юмор, живёт только на свободе. Иначе он превращается в подхихикивание. «Можно я про вас пошучу, но тоненько!». Поэтому и нет сейчас юмора уровня Заякиной.
Лакмус юмора
– Каков же ваш эталон юмора?
– Смех и юмор – самый точный лакмус. Когда человек смеётся, он подтверждает, что думает, как вы. Почему в компаниях хорошо? Потому, что тебя понимают. А в семейной жизни так и вовсе достаточно взгляда. Есть Вуди Аллен и есть «Симпсоны». Мне «Симпсоны» не смешны, а люди помирают со смеху! Я сколько раз переключал телевизор на «Камеди клаб». Секунд через десять я просто чесаться начинаю! Мне плохо. А люди часами смотрят. Может, у них такой же псориаз начнётся на Вуди Аллена. Выросло поколение, которое не видело Чаплина! Для них КВН и «Камеди клаб» и есть юмор. Я не понимаю 20-летних. Даже слов не понимаю, что они говорят. Дочери 32, и я её спрашиваю, что такое «фиолетово» или «реально круто». Это лингвистический разрыв. Когда я говорил со студентами о вещах, которые считал общими, видел, что меня не понимали! Мы все друг для друга марсиане, и не можем понять тех, кто родился в другое время.
– Почему вы, успешный ведущий и писатель, решили стать еще и драматургом?
– Пока был жив мой друг и учитель Горин, я не писал. Он – драматург потрясающего масштаба, и я рядом с ним… А когда меня выгнали с телекомпании НТВ в 2001 году я, который не написал ни одной строчки на бумаге (всё уходило на «Кукол» – по две программы в неделю), начал выгребать черновики. Были у меня маленькие театральные пьески в цикле «Чёрные ходики». И одна сценка показалась мне интересной. Так родилась пьеса «Два ангела – четыре человека». Она стала популярной и 15 лет шла в театре Табакова. Он хотел, чтобы я написал ещё одну: «Вот тут я смотрю на Марию Олеговну (а у него дочка в 70 лет родилась), если что-то у тебя получается, надо это делать!» И я написал вторую пьесу, а теперь работаю над восьмой.
– В ваших пьесах практически нет политики, которая есть у вас во всём остальном...
– Я пишу пьесы, чтобы люди рассмеялись! Я верю, что люди будут сопереживать, смеяться, плакать. Для театрального человека это – самое сладкое. Я сам люблю волноваться в зале. Чтобы высказаться политически, можно поставить «Карьеру Артуро Уи» – это написано талантливее и лучше. А я пишу про людей. Сочувствие начинается с опыта. Хорошая драматургия, даёт возможность зрителю прожить несколько жизней. Великая драматургия ещё выше, Лир для всех, но чтобы его понять, не надо быть англичанином. Я пишу не для евреев или для советских людей, а для всех.
Родил – отойди
– Что вы чувствуете, глядя на свою пьесу на сцене?
– Не бывает так, чтобы автору понравилось всё. Англичане говорят, что привидение нельзя увидеть вдвоём. То, что ты видел, когда писал, невозможно воспроизвести.
И ты смотришь свою пьесу, а видишь какую-то другую историю. Одна моя знакомая сказала: «Родил – отойди». И с пьесами я придерживаюсь этого правила. Драматургу не надо вмешиваться в спектакль. Если ты отдал пьесу в театр – не указывай режиссёру и актёрам, как работать.
– Как родилась пьеса «Потерпевший Гольдинер», премьерой которой мы обязаны нашей встрече?
– Её заказал Геннадий Хазанов для себя и дочери Алисы, предложив за основу популярную пьесу про старого еврея-ортодокса и сбившего его молодого гея. А я придумал свою историю. Но Хазанов хотел комедию, а у меня получилась мелодрама. И он отказался. Пьеса – диалог между любовью и ненавистью. Многое я взял из своего детства. Когда мои бабушка и дедушка сильно ругались, они переходили на идиш, чтобы никто из детей их не понял. Поэтому из идиша я знаю только ругательную часть!
– Эта пьеса, наверное, самая популярная из всех написанных вами. Почему?
– Её хотят играть! Когда я был в Щукинском училище ассистентом-стажёром, Этуш уже был ректором, и я его боялся. Он очень тяжёлый человек, у него очень крутой характер. И вдруг он сказал, что хочет играть Гольдинера. Самое удивительное было то, что он сказал, что приступит к репетициям в будущем году! У меня на лице промелькнул испуг, что человек в 92 года планирует жизнь на два года вперёд! И вот он до сих пор играет Гольдинера раз в месяц на двухтысячный зал, хотя уже и не встаёт с инвалидного кресла. Эту роль играл Альберт Филозов, Олег Школьник, в Одессе, а сегодня на неё нацелились Басилашвили и Любшин. Хотели его сыграть Равикович и Броневой, но мы опоздали. Национальность тут не важна. Театр начинается там, где этническое уходит. Когда еврей играет еврея, в этом меньше искусства. Лучший «Тевье-молочник», которого я видел в своей жизни – Евгений Леонов, Михаил Ульянов и Богдан Ступка.
– А кто стал прообразом героя? И почему Гольдинер?
– Я не выбирал фамилию героя. Только потом вспомнил, был такой Гольдберг, который меня из комсомола исключал! Такой еврей, запуганный до смертельного состояния. Ему было неловко и страшно, он даже пытался мне подмигивать. Вот я его и вспомнил. А вот дальше начинаются режиссёрские и актёрские чудеса, и все Гольдинеры получаются разные. И это великолепно!
Я – не актёр!
– Год назад вы впервые попробовали себя в качестве актёра. Как вам этот опыт?
– Это было в Лондоне, в паре с Адой Роговцевой я играл в спектакле «Какого чёрта». Я просто не смог отказаться от такого предложения – сыграть вместе с этой фантастической актрисой! Хотя сначала испугался. Она грандиозная, и работа с ней – моё самое сильное впечатление за многие годы и подарок к юбилею. И теперь мы поедем с этой антрепризой по всему миру. Но я никогда не был и не буду актёром. В «Табакерке» я играл лишь в массовке, а потом стал выходить на сцену со своими текстами.
Да, я понимаю технику, но этого недостаточно. Если ты понимаешь технику бега, это же не значит, что ты будешь бегать как Усейн Болт! Я видел много хороших актёров. Моё детство прошло в театре «Современник», и когда я у вас увидел памятник Евстигнееву, вспомнил, как всеми правдами и неправдами пролезал за кулисы в театр и смотрел «На дне» с Евстигнеевым – Сатиным. Я знаю эту роль наизусть, и она звучит у меня в ушах именно голосом Евстигнеева. Это счастье. Хотя сейчас посыпались как раз предложения. Если бы не Евстигнеев, Неёлова, Даль, Богатырёв – те, кого я видел вблизи на сцене, я мог бы себе вообразить, что я хороший актёр, но я-то знаю, что такое хороший актёр! Поэтому я говорю – «нет». Я надеюсь, что удержусь от соблазна и этим опытом всё ограничится. Дилетантов в театре и без меня хватает!
Три нижегородские байки от Виктора Шендеровича
«Байки – уходящий жанр, который надо культивировать. Лет 15 назад я стал писать книгу «Изюм из булки», где собрал самые интересные байки. Вышло уже четвёртое издание. Это самое ценное и самый желанный для меня жанр. У меня даже есть целый концерт из этих баек. Есть среди них и нижегородские».
- Я как-то ехал ночным поездом в Нижний, и сосед - дедушка попался очень болтливый. Всю ночь читал мне политинформацию, а сутра репетиция, я совсем не спал, голова тяжёлая. И я попросил проводницу открыть дверь на стоянке в Дзержинске, чтобы подышать. И она ответила гениальной фразой «Нашёл, где дышать!». Я и в этот раз выходил в Дзержинске – ничего не изменилось. Дышать также невозможно.
- Вторая история показала мне самому, как легко стать свиньёй. Я тогда был звездой НТВ и приехал в Нижний на фестиваль «Веселая коза». Тогда все со мной хотели дружить, и меня позвали в кремль на встречу с мэром. Пьём мы чай с баранками, а вечером у меня концерт в «Доме актёра». Мне уже надо бежать в гостиницу, переодеваться. « Да что вы. Мы вас подвезём!». И когда я вышел на улицу - вижу BMW с тонированными стёклами и форд сопровождения. И мы едем по Минина, под дождём, пересекая двойную сплошную и обдавая людей, стоящих на остановке, грязной водой из луж, а они нам грозят кулаком. Сначала мне было стыдно, неловко. А через пять минут понимаешь – стекла затемнённые, тебя не никто не видит, позора нет. И тут приходит мысль - наверное, ты замечательный, и заслужил, что ты едешь вот так, в тепле, с коньячком и лимончиком. А люди вокруг мёрзнут под дождём. И вот если вовремя себя не постучать по щекам в такой ситуации, за минуту становишься свиньёй. И обратной дороги из этого состояния нет. И если в этот момент глаза родителей не представить – уже никогда не остановишься. Вот такой вот был у меня нижегородский очень полезный опыт.
- Была и третья история. В один из приездов на «Весёлую козу» иду я мимо площади Минина. Там бабушки митингуют, собирают подписи в защиту Климентьева. Ну собирают и собирают. Я иду, говорю по телефону, и вдруг прибегает камера и начинает меня снимать. Ну я – звезда! Не удивляюсь и иду дальше. Вдруг появляется вторая, а потом и третья камера. Тут меня прошибло – я же не принцесса Диана, что им всем меня снимать? Я оборачиваюсь и вижу, что все эти бабушки идут по Покровке с транспарантами, а я иду, как возглавляющий процессию! Да ещё и по телефону говорю - видимо - координирую. Ситуация получилась один в один как у Чарли Чаплина в «Новых временах», когда он с флагом, а все за ним. Потом мне звонят из Москвы «Ты с ума сошёл? Демонстрация в защиту Климентьева, ты впереди!». Вот такая вот история!
