Власть разума и чудовища
«Вообще же человек — создание темное, он не знает, откуда происходит и куда идет, мало знает о мире и еще меньше о себе самом». Эти слова 80-летнего Гёте я бы поставила эпиграфом к фильму Александра Сокурова «Фауст». Отмеченный премией Венецианского кинофестиваля, с большим интересом встреченный западной публикой, он в эти дни вышел и в российский прокат. Несмотря на идентичное название, творение российского кинорежиссера отнюдь не экранизация знаменитой трагедии. Определить его особые отношения с первоисточником можно так: современный мастер обращается к хорошо всем известной формуле фаустовского человека как тому исходному, о котором нет нужды подробно распространяться. Сразу можно сосредоточиться на новом решении этого классического философского уравнения. Гениальный поэт и мыслитель Иоганн Вольфганг фон Гёте еще в начале 19 века видел опасность порабощения цивилизации наукой. Гипертрофия интеллекта при неразвитости души, отсутствие высоких гуманистических целей — путь в объятья зла. Бродячий сюжет о средневековом алхимике Фаусте, заключившем сделку с сатаной, идеально подошел для создания грандиозного эпоса об идеалах эпохи Просвещения, уже отмеченных печатью кризиса. Великий немецкий провидец многое предугадал, но он верил в «царство разума», в способность великой личности, пройдя через искушения и мрак, подняться до истинно высоких деяний. «Остановись, мгновение, ты прекрасно!» — этот код, дававший Мефистофелю право завладеть его душой, Фауст произносил не на ложе страсти, не у сундука с золотом, а когда ему удалось осуществить, как бы сегодня сказали, большой благотворительный проект. Вот с этим пафосным итогом уравнения, выведенным два столетия назад, А. Сокуров сегодня не согласен. Его Фауст беден как в прямом, так и в метафорическом смысле. В нем нет и малейшего признака гётевского титана, о чьей судьбе поспорил с дьяволом сам Господь. Доктор растерян перед жизнью, в которой его знания не дают никакого приоритета. Кроме, разве, ясного понимания, до чего же ты жалок, до какой степени не способен утолить потребности даже собственной плоти. А что касается души… Безобразный ростовщик Маврикий, в которого у Сокурова превращен Мефистофель, легко подчиняет себе запутавшегося и суетного ученого. Его слабая сущность становится послушным орудием зла, свершаемого обыденно и грязно, без всяких там громов и адского зарева. Никакой гордыни соревнования с величайшими силами мирозданья нет у сокуровского Фауста. Его договор с чертом касается всего лишь совращения юной прелестной Маргариты. Примитивный интерес к девице движет пером в кровавом росчерке. Правда, когда контракт выполнен и доктор Фауст вынужден отправиться за Маврикием в иное пространство, он вроде бы бунтует. Яростно забросав камнями мерзкого спутника, бежит по скалистой безжизненной пустыне. Но что же это за освобождение, если впереди только одиночество, только стерильно белое сиянье снегов на холодных вершинах? Трагический эпос Гёте снижен до драмы, к герою которой уже не испытываешь сочувствия. Ключевая фраза фильма звучит так: осталось лишь зло. И оно сумело-таки превратить титана в карлика, подвиг большого дела в скудную немочь. Безотрадный итог цивилизации подводит кинофилософ, завершая фильмом «Фауст» свою тетралогию о власти. Не только сон, но и диктаторская власть разума рождает чудовищ, по мысли Сокурова. Режиссер предъявляет современному человеку очень страшный счет. Потому и эмоциональный спектр картины отталкивающий. Натурализм распада, торжество уродства — зримое выражение на экране тотального правления духа отрицания. «Фауст» смотреть нелегко не только из-за горечи истин о человеке, об интеллигенте, а из-за полного отсутствия хоть чего-нибудь утешительного. Знаете, как заканчивается цитата, приведенная в начале? Престарелый Гёте сказал Эккерману: «Я тоже не знаю себя, и да избавит Господь меня от этого знания».
