Стихия Елены Абросимовой
О художнике и модельере, члене Союза художников России Елене Абросимовой наслышана была давно и очень хотела с ней познакомиться. Судьба подарила встречу с Еленой на открывшейся в конце июля выставке «СТИХиЯ» в нижегородской галерее ART52, что на четвертом этаже «Алексеевского пассажа». Встреча эта превзошла все мои ожидания. Я открыла для себя человека очень интересного, содержательного, многогранного, безусловно талантливого, мудрого, доброжелательного, открытого миру и людям. Фрагментами беседы с Еленой очень хочется поделиться с нашими читателям. — Елена, вы состоявшийся художник, но даже судя по вашим графическим и живописным работам, по эскизам и фотографиям костюмов на этой выставке, можно отметить, что вы все время экспериментируете. Сказать, что работаете в каком-то определенном жанре, стиле, направлении, просто невозможно. Вы действительно любите экспериментировать? — Мне очень интересен мир и люди. Люди разные, в мире много разного, и вот это разное я и собираю. — Что дает толчок? Почему один портрет написан в условной манере, а рядом с ним совсем по-другому? — Надо посмотреть, в каком году та или иная работа была создана. Вот эта, например, в 1999‑м. Тогда у меня появился интерес к тому, что я могу почувствовать и пережить из того, что есть в мире. Была моя внутренняя реальность, и в ней что-то происходило, и в мире тоже что-то происходило. Но возникало вдруг ощущение, что там начиналось что-то такое, чего я еще не переживала. Тогда я хваталась за бумагу и краски, и что рука рисовала, то и ложилось на холст. Таким образом, оставался отпечаток переживания, которое пришло сиюминутно, возникло в тот миг, там и тогда. Вот эти портреты, эти ситуации(показывает на ряд работ на выставке) так и появились. — Они у вас в какую-то серию объединены? — Да, это серия. Они очень нравятся искусствоведам и братьям-художникам. Называют это экспрессионизмом. Такие впечатления, мгновенные зарисовки. — Вы нижегородка? — Да. Здесь родилась, училась. Люблю Нижний Новгород, иногда болею за него. Сейчас больше радуюсь, горжусь им — безумно красивый город, замечательные люди. — Можете сказать, за что вам нравятся наш город и наши земляки? — Нижегородцы — люди особенные. Они основательные, душевные. Если к ним напрямую обратиться, то все отзываются. Здесь люди изрядно стабильные. Причем стабильные, что интересно, как в радости, так и в страдании. Если уж человек впал в страдание, то вынуть его оттуда — это тяжкий груз. Если он в радости, то выбить его из этой радости практически невозможно. Нижний Новгород — очень просторный город. По сравнению с Москвой, здесь нет суеты. — А как вы относитесь к застройке нашего исторического центра бетонно-стеклянными глыбами? — Я живу на Белинке, там сносят маленькие деревянные домики, которые стоят в садах. На месте них строят что-то такое большое, изрядно солидное, но очень мало вкусное. Вкусное в городе,безусловно, есть: вкусные здания, улицы. Я очень люблю Славянскую, например. Прямо очаровательная застройка — то, что было сооружено там лет десять назад. Такая серия двухэтажных особнячков блоками. Обожаю эту улицу, она прелестна. — Почему в Европе все же существует какой-то порядок в застройке, определенная этажность, превышать которую просто невозможно? Там стараются сохранить древность, исторически сформировавшийся стиль города. А у нас в самом центре водружаются высоченные монстры, которые только своим видом подавляют все вокруг, и нет этому конца. Стройте себе на здоровье на окраинах города или за городом, как делают во всех цивилизованных странах. Так нет же! Обязательно в центре надо занять, абы чем, каждый пустой квадратный метр. Порой возникает ощущение, что еще немного, и наш кремль, один из самых красивых в Поволжье, не виден будет. А главное — Нижний Новгород теряет свое лицо, свою самобытность. Ведь есть же вы, художники, архитекторы, к мнению которых, наверное, следует хоть иногда прислушиваться. — Знаете, с одной стороны — художники, а с другой — экономика, бизнес-планы, которые «просчитали и прослезились». Если строить маленькие домики, если реконструировать старые, это все безумно дорого. С точки зрения экономики, все понятно. А вот с точки зрения любви к городу, многое непонятно. — Да, это тема больная, и мы с вами в сложившихся обстоятельствах вряд ли можем что-то изменить, хотя и очень обидно от этого. — Молиться мы можем, сохраняя атмосферу города. А если эта атмосфера такова, что любви в ней будет больше, чем стяжательства, тогда есть шанс, что наш город сохранится в том чуде, которое в нем заложено изначально. — Вы учились в нашем художественном училище? — Я не училась в училище, в изостудии на Автозаводе училась. У меня в крови художество: мой прадед — художник, тетка — художник. Она меня многому научила. Потом некоторое время я не рисовала, затем — как рука возьмет. Вот, к примеру, посмотрите: «Ночь и я». (Мы рассматриваем еще одну серию работ Елены). Это переживания по поводу того, а какая я ночью, какие у меня отношения с ней, с темнотой, с пустотой. На тот момент я ночь все же побаивалась. А что еще есть во тьме? Вот этот подсолнух называется «Нежно каркающая ворона». Мой цветок по друидскому календарю — подсолнух, а переживание тогда возникло вороны, которая куда-то попала и так крылышками слегка машет и тихонечко каркает.- А это что такое? (Показываю на рисунок, где бабочка на тыльной стороне ладони на фоне огненно-красного солнца и синего безбрежного моря). Очень актуально, на мой взгляд, в нынешней нашей ситуации. — Это с натуры. Сидела девочка, и на ручку ей села бабочка. И пришло такое переживание: миг, который растягивается в вечность. Работа эта называется «Время бабочки — время улитки»: бабочка села — вечность началась, и она становится улиткой и уже никуда не торопится. — На этой работе какое-то сплетение… — Это «Встреча». Видите, две фигуры? Мужская и женская, и они встретились. — Вы и материал в своих живописных работах используете разный? — Были пастель, акрил, а сейчас перехожу на масло. Уже перешла. Смотрите, «Ирисы». Как ложится эта краска, ее возможности — мне очень нравится. — Мир природы, цветы, растения — это все ваши темы. И, конечно, люди. Не столько их характеры, сколько настроения, состояния. Хотя вот эта работа (портрет женщины в возрасте) более традиционная.- Это моя мама. Взгляд ее мягко-пристальный, который… — … как бы и предупреждает, и оберегает, и благословляет. — Да, да. Все качества моей мамы сюда попали, и даже, посмотрите, ее внутренняя готовность к улыбке, которая почти никогда не появляется. То есть я была очень внимательна, когда делала этот портрет. У меня потрясающая мама — я ее обожаю, я ею горжусь! — Чем она занимается? — Плавает на теплоходе, причем на питерском рейсе, и дает мастер-класс по вышивке крестиком. — Мама ваша — тоже творческий человек? Она, видно, и внесла лепту в формирование вашей любви к искусству? — Скорей наоборот. Она вышла на пенсию, ей стало скучно, и у нее возник вопрос: «А что мне теперь делать?» «Мам, ты же вышивать умеешь!..» Начала. Получилось нечто бежево-коричневое. «Маменька, а если сюда вот еще добавить цвета? А вот так,вот так… » Она включилась в процесс и сейчас делает чудеса в вышивке — там у нее что-то мерцает, там нежность, душевность…Чудо что делает! — А по жизни она чем занималась? — Она строитель. Я ведь тоже строитель, в пятом поколении, окончила ГИСИ. — По специальности работали? — В «Промстройпроекте». Получила гигантскую премию по новой технике еще в советское время. Но когда доработалась там до руководителя группы, то начала засыпать за большим столом и ушла оттуда. — Куда, интересно? — Сначала на диван. А потом с дивана меня сдернули в два места — на Нижегородскую ярмарку делать выставку «Архстрой» (я была первым директором этой выставки в 92‑м году) и одновременно- на нижегородское телевидение вести передачу «Собачья жизнь». Тогда я была профессиональным собаководом. Целый год по полчаса раз в неделю вела я передачу. Было безумно интересно, сценарии сочиняла, по одному из них даже фильм сняли с моим колли. Так, одна дама попросила у меня копию и проехала с этим 12-минутным фильмом по всей Европе. Европа плакала — такое трогательное кино у нас получилось (сняли за день), как колли потерялся, а потом сам нашел дорогу домой. Это было первое, что я сделала тогда на телевидении. — А почему ушли оттуда? — Шел 93‑й год. Про «Собачью жизнь» тогда спрашивали: это про людей или про собак? Был тогда достаточно тяжелый период и в моей личной жизни. У меня мама, бабушка, а на телевидении, к сожалению, ничего не платили. Надо было жить, деньги зарабатывать, и я погрузилась в работу, а вскоре и в творчество. — Что к этому побудило? — В конце 93-го года пришел тот Мастер, который меня многому научил. — Но об этом давайте поговорим в следующий раз.
