Любовь хоккейного батяни: как складывалась семейная жизнь известного нижегородского хоккеиста Виктора Коноваленко

22 апреля 1961 года – день бракосочетания Виктора и Валентины Коноваленко. За основу материала мы решили взять интервью, которое Валентина Коноваленко ещё в 2013 году дала известному столичному журналисту Игорю Рабинеру, на тот момент обозревателю портала «Чемпионат». Также использованы материалы книги Юрия Козонина «Магический круг Модильяни».

Много было женихов

– Мы жили по соседству. Я – на проспекте Ильича, 4, в восьмиметровой комнатке, в доме с коридорной системой, вместе с мамой и тётей. А Витя – на проспекте Октября в «щитках»: так назывались бараки, щитковые дома-времянки, которые были построены в начале 30‑х годов (простояли лет сорок). У мамы я была единственным ребёнком. Говорили, что очень красивая. Мне он рассказывал: заприметил давно, ещё со школьной поры. Просто проходил каждый день через двор и среди играющих в лапту девчонок выделил одну, чёрненькую – меня. Потом мы встречались больше года.

– Нисколько он меня не обаял! Просто вовремя подсуетился (смеётся). Витя же на четыре года старше меня, а трое или четверо ровесников, которые считали меня своей невестой, ушли в армию. Один из них, когда вернулся из армии и увидел, что я уже замужем, попросил меня с Коноваленко развестись. С какой стати? Ещё один парень, из общежития молодых специалистов, так меня любил, что всю жизнь себе испортил. Когда я вышла замуж, добровольно пошёл в военкомат, уехал куда-то на Камчатку – и из табельного оружия хотел застрелиться…

– За мной ухаживал другой игрок «Торпедо», тоже серебряный призёр 61‑го – Толя Орлов. Забегал, помню, перед походом на хоккей, шарф мне завязывал и спрашивал: «Валенки надела?» Он мне предложение раньше Вити сделал. Но Толю очень любила моя подруга, и я сказала: «Встречаться с тобой не буду». На подруге Орлов в итоге женился, но затем они разошлись.

– Витя оказался настойчивым. Нельзя сказать, что с ума сходила по нему. Я его как следует и не знала. Но выбрала, и всё: спокойный, выдержанный человек.

Подарок на свадьбу – «Москвич»

– На предложения Виктора я отвечала, что подумаю. А когда согласилась и его мама познакомилась с моими мамой и тётей, то на следующее же утро он позвонил, поднял меня ни свет ни заря и сказал: «Давай паспорт». – «Зачем?» – «А я заявления наши отнесу». В загс я, в общем, не ходила и заявление лично не подавала. Он это 15 апреля 1961 года сделал, а 22‑го нас расписали уже.

В январе 62‑го у нас родилась дочка Оля. А в начале 63‑го в горьковский обком партии пришёл конверт от министра обороны СССР маршала Малиновского с требованием срочно забрать Коноваленко в армию и откомандировать, а вернее перетащить, в ЦСКА. Это, конечно, была инициатива Тарасова. Витя с этим конвертом всюду бегал. Оле только годик был – меня потащили к гинекологу и сделали справку, что я беременна во второй раз. Хотя никакой беременности, естественно, не было… Обком отмазывал Витю как мог, и сам он не хотел ехать. Так вот, в какой-то момент я подумала: а может, и женитьба наша оказалась столь поспешной, чтобы от ЦСКА его уберечь? (Смеётся.)

При этом с ребятами армейскими он дружил – мы могли двое суток ехать на машине к ним в санаторий Министерства обороны, где они летом отдыхали. Прямо из Горького добирались на «Волге»… Оля на заднем сиденье как встанет во весь рост и закричит: «Папа, езжай быстрее!» А он это дело обожал. Если бы не его зрение и больная нога, после окончания карьеры вполне мог бы перейти в нашу автозаводскую команду гонщиков. У него ни одной аварии за всю жизнь не было.

Машину ему наши работяги на заказ делали. По конвейеру шла, так мелом было написано «Коноваленко», с особой любовью. Так же, как Гагарину, когда тот в Горький приезжал. А «Москвич» нам на свадьбу подарили ребята из «Торпедо». Вся команда гуляла, в нашу двухкомнатную хрущёвку человек 50 набилось! Даже танцевать было негде.

Всё принимал близко к сердцу

– Водил муж не до конца жизни. Машину мы продали ещё в восьмидесятые… Он с возрастом стал хуже видеть и больше выпивать. Витя не хотел с автомобилем расставаться, но машина барахлила, и однажды он попросил, чтобы её на заводе отремонтировали. Так ему там отказали! Он страшно обиделся, не ожидал такого отношения. Потом уже привык без машины.

– Витя очень впечатлительный был. Однажды целую неделю не могла его из депрессии вывести – лежал, уткнувшись в стенку, и молчал: на Покровке на его глазах девочку сбили. Всё близко к сердцу принимал. У нас была белая болоночка Кузька, и однажды во дворе, когда он с ней гулял, её машина сшибла. Когда позвонил мне на работу и сказал об этом, я в первый момент готова была его убить – такой это для нас был любимец. Но прибежала, посмотрела на еле стоящего на ногах Витю – и поняла, что если начну его ругать, то он сам упадёт. Начала успокаивать: ладно, говорю, хоть быстрая смерть, не мучилась собака… И пошли хоронить.

Больше собак в доме не было. Кошки были, и не только. Он постоянно кого-то притаскивал – то ежа, то черепаху, то ужа.

«Что Валентина скажет, то и забирайте»

– Виктора очень настойчиво звали в «Спартак» (тренировавший его в 1964 – 1967 годах Всеволод Бобров был кумиром легендарного горьковского голкипера, у них были очень тёплые отношения. – Прим. «НС»). Но если бы Витя хотел уехать – уехал бы однозначно. Уже и квартиру в Москве ему «Спартак» давал. В ней до него жил футболист Галимзян Хусаинов, но у них с женой дочка из окна выпала, насмерть разбилась – и они жить там больше не могли, вынуждены были съехать. Впрочем, до вопроса о нашем заселении дело даже не дошло. Когда он мне обо всём рассказал и спросил, поедем или нет, я сразу сказала: «Не думай. Ты, конечно, можешь ехать, твоё дело, но я в Москву точно не поеду». Я её не любила. У меня даже гордость была оттого, что Горький – закрытый город, с оборонными заводами. Думала: у нас много тайн есть, не то что в какой-то Москве…

Для меня Нижний Новгород очень многое значит. Я родилась не в нём, а в деревне. После войны там начался голод, и мамины родные сестра и брат, раньше поехавшие на строительство ГАЗа, сразу же забрали нас с мамой сюда. Я здесь выросла, у меня в Нижнем все похоронены. У Вити – только мама, остальные – в Волгограде и Южно-Сахалинске, где его брат остался после войны. Витина мама, если бы мы уехали, абсолютно одна бы в Нижнем осталась – его отец умер в 1960‑м. Свекровь меня как дочку приняла, хотя я замуж вышла сразу после школы и ничего не умела – ни стирать, ни готовить… Я ей очень была благодарна. Это тоже сказалось. Да ему потом и ребята цеэсковские, с которыми он дружил – Фирсов, Рагулин, – говорили: «В Москве спортсменов много, не только хоккеистов, на нас тут мало внимания обращают. А ты в Горьком один, тебя на руках носят». Имею в виду – болельщики, а не руководство.

Не колебался Витя насчёт переезда ни капли. Тем более что с моим мнением всегда считался. Я сказала «нет» – значит, нет. Даже после того, как в загсе нас расписали, я на работу побежала, а он спросил: «Ты ко мне сегодня придёшь?» А мы до того вместе не жили. Ответила: «Чего?! Вот через неделю у нас свадьба будет – после этого и съедемся!» И хоть бы слово в ответ сказал!

Много лет спустя во Дворце спорта, позже названном именем Коноваленко, пытались создать хоккейный музей. Муж ещё был жив. Его попросили: «Дай что-нибудь в музей». А он ответил: «Что Валентина скажет, то и забирайте». Хотя уж, казалось бы, это совсем никакого отношения ко мне не имеет.

Конфликт из-за московской пассии

– Чтобы он на меня покрикивал? Вы смеётесь, что ли?! Только когда уже совсем старый и больной был. И ему два раза попало. Не от меня. Он ревнивый был – и дважды попытался при друзьях меня приревновать, да так, что унизил. А отец одного из его воспитанников, из Якутии, оказалось, был боксёром. И он ему врезал. Ещё раз – его друг. Но, повторяю, это только в последние годы было. А до того – такой был спокойный! И с прекрасным чувством юмора. Я могла закипеть, но он любой конфликт шуткой гасил.

Когда только поженились, соседка над нами всегда говорила: «Витю совсем не слышно, только тебя и слышно!» А вот к концу жизни нервы у него расшатались, и я могла вывести его из равновесия. После какой-то ссоры он однажды сказал: «Даже когда я отца хоронил – не плакал, а ты меня до слёз довела».

– Точно знаю: когда он на мне решил жениться, в него была влюблена одна девушка из спортклуба, легкоатлетка Люба. Так перед нашей свадьбой она подала заявление чуть ли не как в истории со Стрельцовым! На изнасилование. И мать её тоже суетилась. Но ничего у них не получилось.

– Один раз у нас в семье произошёл очень серьёзный конфликт. У него какая-то любовь в Москве была – я это точно узнала. Ещё задолго до того говорила ему: «Если что – уходи, я ни держать тебя не буду, ни плакать. Лишь бы нам с дочкой было где жить». Гордая была… И когда узнала – сразу сказала: «Уходи». Не ушёл. Хотя Эпштейн – тренер, которого он очень любил, – всё время звал его в «Химик». Когда я его прогоняла, говорила: «Можешь переехать ближе к Москве, а нас оставь здесь». И добавляла, что уже не люблю его совсем. Больше объяснений не было. Но с того момента мы нормально жили.

Запустил коньками в тренера

– Он был человеком слова, и в семейной жизни если сказал, то сделает точно. Говорил очень мало (к интервью для телевидения его приходилось специально готовить, иначе вообще ничего не скажет), но уж если что-то пообещал – выполнит, как пить дать.

– Прожив столько лет с ним, я вообще не понимаю мужчин, которые ругают женщин: мол, не готовят, стирать не умеют. Даже представить не могла, что он меня может упрекнуть по этому поводу… Я выросла хоть и бедная, но очень гордая и избалованная, делать ничего не умела. Правда, если успешная игра, то столы с другими жёнами сообща будь здоров накрывали – борщ и всё такое. И регулярно у нас, поскольку ближе всего к стадиону. Команда же была – друзья!

– В полтора года Олю устроили в ясли, в три пошла в садик (тогда сложно было туда ребёнка определить). Мы, по тем меркам, хорошо жили. Квартира, машина, телефон, деньги – грех жаловаться… Мои девчонки (сотрудницы: Валентина Дмитриевна работала юрисконсультом в Автозаводском пищеторге. – Прим. «НС») после каждой зарубежной поездки Виктора только рты раскрывали. Привозил ворох импортной одежды – и, представьте, ни разу не ошибся (даже в белье) с размером. Вот вратарский глазомер!

– Виктор был очень хорошим отцом, насколько это, конечно, было возможно при его графике, когда он играл. Однажды «Торпедо» находилось на сборах в Москве перед поездкой в Финляндию, и тренер Костарев не отпустил его проводить Ольгу в первый класс 1 сентября… Витя в Костарева тогда коньками запустил. Хорошо, не попал, а то убил бы, наверное. (В итоге Виктор Сергеевич уехал самовольно, а потом сам Виталий Петрович пошёл на примирение. – Прим. «НС».)

– Он очень любил дочь. В младенчестве сам купал её. Гордился ею, когда училась – на радиофаке университета и в пединституте.
Хорошую жизнь я с ним прожила…

Прекрасный семьянин

В заключение – взгляд замечательного торпедовского врача Тамары Михайловны Иоффе, которая дружила с великим вратарём и человеком:

– Это только с виду казалось, что Виктор Сергеевич – суровый, сердитый. На самом деле он был компанейским, охотно бывал на всяких посиделках. До сих пор помню, как однажды на стадионе накануне 8 Марта он лихо отплясывал вприсядку. Хотя был уже в почтенном возрасте и у него болели колени.

Виктору повезло с супругой. Валентина Дмитриевна – умная, скромная, очень порядочная женщина – много лет охраняла семейный очаг. А ведь делать это было непросто. Виктора знали все, на него пальцем показывали, у него была масса поклонников. Не только мужчин, но и женщин, которые буквально осаждали его. Заметная внешность, известность, слава… Но, надо сказать, Виктор был прекрасным семьянином. И безумно любил дочь Олечку, прибегавшую на стадион синеглазую девчушку с белыми кудрями. Он вообще был очень внимателен к детям. Жаль, рано ушёл, не дожив и до шестидесяти.