Джулиан Генри Лоуэнфельд: «Болдино – это сама любовь, она там заключена во всём»
Джулиан и его жена Ольга в Большом Болдине
История Джулиана Генри Лоуэнфельда удивительна. Он родился в Вашингтоне, с отличием окончил Гарвардский университет, получил диплом юриста в Нью-Йоркском университете, но в своём роскошном кабинете с видом на Манхэттен он мечтал о России и переводил стихи Пушкина. А потом, к крайнему удивлению родственников, отправился в Россию.
В нижегородском селе Болдино он встретил свою любовь и теперь живёт на две страны. Сейчас Лоуэнфельд – самым известный в мире переводчик Пушкина на английский язык.
Накануне дня рождения поэта мы разыскали Джулиана, чтобы узнать его невероятную историю из первых уст.
Тепло России
– Джулиан, с творчеством Пушкина вы познакомились, будучи студентом Гарварда, в эпоху холодной войны и высокой политики. Ваш отец – советник двух американских президентов. А вы вдруг увлеклись русским поэтом. Как это произошло?
– В детстве мне прививали любовь к поэзии, музыке, к театру, но при этом все в семье были юристами, и всё было предрешено. У меня было всё: небоскрёб, личный водитель, кабинет с видом на Манхэттен. Но не было времени даже взглянуть в окно и насладиться видом. Золотая клетка всё же клетка. Я решил уйти от потребительского подхода к жизни, где всё измеряется в долларах. Хотелось большего, настоящего и живого. И это, конечно, даёт Пушкин.
– После Гарварда вы стажировались в Ленинградском государственном университете. Кто открыл вам Пушкина?
– Надежда Семёновна Брагинская – великий пушкиновед из музея Пушкина на Мойке, 12. Она была мне как вторая мама и очень многое дала – невероятную заботу, тепло. Мы читали по-русски, спорили, обсуждали поэзию, я учил наизусть. У неё был очень красивый русский язык, глубокая душа и чуткое понимание Пушкина.
– Для нижегородцев Пушкин – это Болдино и всё, что с ним связано. А чем Большое Болдино стало для вас?
– О, это удивительные воспоминания! Тёплые, светлые и совершенно уникальные. Это какое-то таинственное вселенское тепло. Именно там я чувствую присутствие Пушкина.
В этих местах очень много любви. Болдино – это сама любовь, она там заключена во всём. И ведь именно там я встретил свою жену Ольгу. И в Болдине была наша свадьба – это невероятные воспоминания. Кстати, здесь я впервые попробовал русский самогон! Но об этом можно и не писать.
А на самом деле здесь прекрасно всё: природа, осень, говор, деревенская ярмарка, домашние пироги, травяной чай – там я узнал русскую душу. И для Пушкина это место было важно. То, что он создал в Болдине, это чудо и кристальная чистота, нежность, юмор и сострадание. В ваших краях очень много любви. Здесь побывать – это счастье. И именно тут можно услышать русский говор. Например, в Болдине я узнал нижегородское слово «чай» в значении «чай, теперь твоя душенька довольна».
– Сейчас в связи с изоляцией многие вспоминают, как Пушкин сидел на карантине в Болдине. Как вам кажется, ситуация похожа? Что даёт изоляция вам?
– Он-то мог гулять, любоваться природой, скакать на коне, а я – только быстренько бегать по пропуску в магазин. Тут не разгуляешься! Но я успел перевести все сказки, написанные в основном в Болдине! А в день родного языка, 21 февраля, у меня родился сын!
– Вы назвали его Александром. Неужели в честь Пушкина?
– Все так думают, но на самом деле это имя мне давно дорого, оно есть и в русском, и в английском. В переводе с греческого оно значит защитник, хранитель. В 2012 году я принял православие и своего сына называл по святцам, выбирая между Андреем и Александром.
Но я не связываю его с Пушкиным, у него будет своя дорога.
– Стала ли теперь Россия для вас родиной?
– Россия и Америка – мои любимые страны. Это как мама и папа, и люблю я их одинаково!
Мистика и реальность
– Вернёмся к сказкам. Скажите, почему сказку «Золотой Петушок» называют самой мистической?
– Похожая легенда есть у многих народов, есть «Сказка арабского астролога» Вашингтона Ирвинга, которая стала первоисточником для Пушкина. И всегда эта тема раскрывается глубоко и ёмко. Это сказка про закон кармы. Я считаю, сказки нужнее взрослым, которые потерялись в этой жизни. Так думал и Пушкин, за что многие современники его не понимали.
– Сюжет «Петушка» перекликается с «Коньком-горбунком», и всё чаще говорят о том, что именно Пушкин – его автор. Потому что Пётр Ершов ни до, ни после этой сказки не написал ничего похожего…
– Моё мнение – очень может быть. Но я не хочу раскрывать эту тайну до конца. Если Пушкин так хотел, то мы должны уважать его желание. Это как все тайны текстов Шекспира. Давайте уважать волю автора. Если «Конька» написал Пушкин и отдал его Ершову, значит, для этого у него были очень веские причины.
– Есть ещё любопытная теория, что Пушкин инсценировал свою смерть и превратился в Александра Дюма.
– Стили у них совершенно разные: у Пушкина все ёмко, красочно и легко. А Дюма никогда не писал пять страниц, когда можно было написать пятьсот!
Прозрачные строки
– Можно сказать, что именно вы открыли американцам Пушкина. Как вам удалось сохранить его музыкальность, слог, размер?
– Я сохраняю размер, за что меня очень сильно ругали, потому что хотели традиционный английский размер и рифмы. Но Пушкин же не английский поэт, и нам нужно слышать его музыку! «Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя». Слышите – бух, бух, бух! Я слышу, как стучит в дверь запоздалый путник.
В детстве я услышал Гомера на древнегреческом и понял, что хочу быть поэтом! Пушкин – это какое-то озеро Байкал в поэзии! С одной стороны – очень глубокое, с другой – кристально чистое. И эта прозрачность, как ни странно, создаёт таинственность, и можно перечитывать его вновь и вновь, каждый раз открывая что-то новое для себя.
– У Пушкина много слов, которые уже ушли из русского языка, и даже в школах дети не всегда понимают, о чём речь. Какое из слов стало самым загадочным для вас как переводчика?
– Самые простые слова. «Что же ты, моя старушка, приумолкла у окна»… Как передать это умиление, когда в английском языке нет уменьшительно-ласкательных слов? Задача переводчика – передать ощущения, мурашки, а это очень сложно.
– Вы наверняка смотрели множество экранизаций произведений Пушкина. Какая из них вам наиболее близка?
– «Барышня-крестьянка», «Метель», «Пиковая дама» Демидовой. А вот к «Маленьким трагедиям» я отношусь сдержанно. Слишком для меня уныло.
– Вы ведь тоже их ставили в своём переводе в Центре искусств Михаила Барышникова в Нью-Йорке, даже сыграли Сальери!
– Я не собирался, просто актёр, его игравший, запил. А я один знал текст наизусть. Жалко, конечно, Сальери. Зависть – самая ядовитая из эмоций. Кстати, исторический персонаж в жизни не был завистником. В последнем своём письме жене Моцарт писал про премьеру «Волшебной флейты», что «не было ни одного момента, когда бы Сальери не кричал «Браво!» У него была своя слава, он был учителем Бетховена, Шуберта и Листа. Но миф сильнее правды, и Пушкин верил в его вину.
– Раз уж речь зашла про музыку… За рубежом Пушкина знают в основном по опере «Евгений Онегин» Чайковского. Какие чувства она вызывает у вас?
– Я плачу, как ребёнок, когда её слышу. Мы с женой три раза ходили на неё в театр, и каждый раз всё воспринимается по-новому. Эта опера – глубочайшая правда, гениальная музыка. Но в опере нельзя показать саму личность Пушкина, а именно она так привлекает читателя. А вы замечали, что Татьяну он зовёт по имени, а Онегина – по фамилии? Именно Татьяна ему ближе всех!
– Сейчас идут споры, сколько же ей лет в романе?
– 17 – 18 – это ясно по рисунку Пушкина. Это её няня вышла замуж в 13 лет. А Татьяна абсолютно взрослая и способна любить глубоко. Они же оба любили друг друга и, отказывая друг другу, любят! Он отказывает ей, потому что считает, что недостоин её. Она – чтобы сохранить его честь. Если бы Пушкин их соединил, это было бы пошло, а пошлости у него быть не может! В этом его уникальность.
