Эдуард Радзюкевич рассказал, что главное в актерской песне и юморе

Один из самых востребованных в стране актёров – Эдуард Радзюкевич – получил любовь зрителей всей страны благодаря участию в шоу «6 кадров». Среди его режиссёрских работ популярные сериалы «Сваты», «Папины дочки», «Моя прекрасная няня», в которых он появлялся и как актёр. В его фильмографии сегодня более 50 фильмов. Но предпочтение артист отдаёт театру. Между перелётами с гастролей из Красноярска в Читу нам удалось побеседовать с Эдуардом Радзюкевичем накануне его визита в Нижний Новгород, где он будет одним из судей фестиваля актёрской песни «Душа Победы» и, конечно, выступит перед зрителями сам.

История из детства

– Эдуард Владимирович, большинство зрителей знает вас по кино и шоу, а как началась ваша музыкальная жизнь?

– Как у многих детей – с песен бабушки. Она пела, работая на кухне, а я ей подпевал. Потом была музыкальная школа. Туда меня не взяли с первого раза, потому что я был маленького роста, а инструментом выбрал баян. Вот и сказали: через годик приходите, чтобы были силы меха растягивать. Но я всё равно из-за баяна выглядывал, как из окопа, глаза торчали и макушка.

А после окончания школы самоучкой научился играть на нескольких инструментах – пан-флейте, гитаре. С ней я не расстаюсь. Потом был любительский вокально-инструментальный ансамбль, а в Щукинском училище я уже писал музыку к спектаклям и до сих пор песни сочиняю. Музыка необходима драматическому артисту.

– Вы не только драматический артист, среди ваших спектаклей есть мюзиклы – «Карлсон», «Опасный холостяк» и даже оперетта «Летучая мышь»!

– В спектакле «Опасный холостяк» музыки не так много, но мы там поём «Травиату». Но после тяжёлых перелётов голос садится и может прозвучать не очень. А «Карлсон» действительно был достаточно сложным музыкально. Много пели мы и в шоу «6 кадров», потому что мы все поющие. Постоянно участвовал я и в конкурсе актёрской песни имени Андрея Миронова: вместе с Александром Жигалкиным мы делали смешные номера, связанные с песнями, которые исполнял Андрей Миронов.

– Теперь в стране остался один международный конкурс актёрской песни – нижегородский, на который мы вас и ждём. Почему исчез Мироновский?

– Сейчас многое ушло на телевидение. Появилось бесчисленное количество певческих конкурсов: шоу «Дети», «Голос»… Постоянно новые форматы придумывают. Хорошо, что остался живой, нижегородский, на сцене. В этом году он посвящён юбилею Победы, и петь на нём будут военные песни и песни о Родине. И во второй раз в нём я буду выступать как член жюри.

Когда поют актёры

– Какие же у вас критерии выбора лучшей песни?

– На первом месте – актёрское мастерство, актёрская фантазия, актёрский взгляд на тему. Но, конечно, если у исполнителя хорошие вокальные данные, хороший слух, и он владеет музыкальным инструментом – это прибавляет баллы. Но у нас нет требования, чтобы вокал был безупречен. Главное – преломление драматическое. Каждая песня – маленький мини-спектакль, судьба, характер, который должен быть представлен исполнителем на сцене. «Синий платочек» можно исполнить как пародию на великую Клавдию Шульженко, а можно как историю любви про женщину, которая ждёт мужчину с фронта. Но спеть проникновенно и сильно можно и весёлую, смешную песню. Вспомните, сколько во время войны было снято кинокомедий с шикарными песнями, чтобы поддержать дух людей: «Мы парни бравые, бравые, бравые!». Так что военные песни есть о жизни, о счастье, о любви.

– А у вас, сына военного, какая любимая военная песня?

– У меня в семье все пограничники, поэтому песни связаны с границей, и они исполнялись на праздниках и на юбилее отца. «Далеко-далеко отсюда наш дом, и всё-таки он начинается здесь» – песня как раз про пограничную службу.

Но я люблю все песни о войне. «Тёмная ночь», «Платочек», «Туман, седая пелена», «Смуглянка», «По полю танки грохотали»… Меня воспитывал дедушка-фронтовик. Он родным не был, но я его считаю таким. Два родных моих деда и четыре двоюродных погибли на фронте. И поэтому песни о войне для меня очень важные. Особенно сейчас – с возрастом я стал сентиментальным. Когда я их исполняю, у меня слёзы на глаза наворачиваются. У меня прямая ассоциация с моими родными, кто не дожил до светлого дня Победы и кому я буду всю жизнь за него благодарен. То, что сейчас творится, – это фашистское зло опять поднимает голову. И мы не должны допустить, чтобы это всё вернулось.

– Надеюсь, вы нам споёте на фестивале. Я слышала, что недавно вы купили новую гитару. Она тоже к нам приедет?

– Каждый член жюри обязан выступить на фестивале. И да, мы приедем вместе с гитарой. Furch – серьёзный инструмент, тревел-гитара, складная. Притом что она – профессиональный инструмент из красного дерева. Так что я её в рюкзаке привезу!

Драматургия, помноженная на юмор

– Нижегородские зрители ждут вас в город и на гастроли со спектаклями. Какие постановки сегодня вам интересны?

– Те, где нет пошлости, где хороший юмор, хороший текст, драматургия. Такие, где можно показать себя не только как драматического артиста, но и что-то спеть. Станцевать у меня в силу возраста уже не очень получается. Но станцевать можно и руками! Танец можно сделать даже глазами. Создать иллюзию, в которую поверит зритель. Но для такой иллюзии надо приложить талант, усилие, фантазию.

– А что вы планируете поставить как режиссёр?

– Очень хочу выпустить очередную музыкальную комедию. Я всегда себе задаю вопрос: ты берёшь пьесу – чем ты будешь зрителя удивлять? И если удивлять нечем, надо искать либо другую пьесу, либо не ставить ничего. А шарашить ради того, чтобы что-то быстренько слепить, и оно каталось по стране – я так не люблю.

Спектакль – большая ответственность перед зрителем. Хочется его удивить, порадовать, заставить задуматься, а может даже, и чтобы слеза его прошибла. Но в то же время в любом спектакле должен быть свет в конце тоннеля, чтобы была надежда, что всё закончится хорошо. Я только на таких условиях ставлю всю жизнь.

У меня нет спектаклей с открытым финалом или полной безнадёгой. Даже в «Ромео и Джульетте», где умерло много народу, смерть героев показывает, что они умерли не напрасно, что люди должны жить в мире, любить друг друга, потому что война – это разрушение, а любовь – это созидание.

– Уж не Шекспира ли вы ставите?

– Нет, не Шекспира. По его произведению есть у меня одна задумка, но её надо разработать ещё. Поверьте, даже юмор не бывает без печали. Он от чего-то отталкивается: «Смех без причины – признак дурачины».

– Что-то сегодня даже смешные шоу несмешные… Почему ни одно из них не может повторить успех ваших «6 кадров»?

– У нас была команда профессиональных актёров, мы не из КВН пришли. КВН хорош на поле КВН, а когда он выходит на профессиональную сцену, рядом со мной, то зачем? Если кто-то хочет заниматься театром, пусть получает профессию актёра. Это моя позиция. К тому же всегда нужен хороший режиссёр. В шоу им был Александр Жигалкин – мой однокурсник и друг. Все мы, «6 кадров», были командой единомышленников. И была очень жёсткая внутренняя цензура. Просев скетчей шёл от авторской группы, редакторов, самих актёров.

– Что вы не приемлете в работе?

– Какие-то скетчи мы просто отказывались играть. Приезжали на смену и отказывались сниматься. Например, решили, что никогда не будем сниматься в туалете. Как бы ты ни ухищрялся, всё равно выйдет сортирный юмор. Уметь договариваться между собой – большое счастье.

У нас не было шуток ниже пояса, откровенного сексуального подтекста. Мы пытались пройти тонко по лезвию, намёком. Каждый воспринимает всё в меру своей испорченности. Нужно уметь пройти между струйками опасного дождя. А самое главное – не было у нас политической сатиры, обыденности, чернухи, были общечеловеческие темы о семье, о быте, о детях. Поэтому нас и воспринимали как родных, наши передачи разрешали детям показывать. И даже наказывали их за плохие оценки отлучением от просмотра наших шоу!

– А не хочется возродить шоу?

– В искусстве, как и в спорте, надо вовремя уходить. Надеюсь, что мы придумаем что-то другое, не менее интересное.