Заслуженный артист России Александр Мюрисеп отмечает 80-летие

В морозный декабрьский вечер зрители аплодировали его моноспектаклю «Доктор Живаго», он принимал поздравления учеников и почитателей своего актёрского и литературного таланта. А ведь вполне могло быть, что Александр Васильевич стал бы талантливым учёным, но лирик победил физика. Юбиляр рассказало том, как это случилось.

От судьбы не уйдёшь

– Как сложилось, что после физфака университета вы, сын инженера-конструктора Василия Александровича Мюрисепа, работавшего над знаменитыми истребителями Ла‑5, стали актёром?

– В девятом классе меня попросили заменить заболевшего товарища в школьном спектакле, и я впервые вышел на сцену в чеховском водевиле. Потом друг затащил меня в драмкружок канавинского Дома пионеров, который вела Елена Агапова, руководитель курса Евгения Евстигнеева. У неё я сыграл Фамусова, стал вращаться в театральной среде и после школы поехал поступать в Щукинское и в ГИТИС. Дошёл до третьего тура, был в десятке с Марианной Вертинской и Евгением Стебловым, но не прошёл. А когда вернулся домой, родители убедили поступать в университет.

На физфаке мне было очень интересно, после окончания университета я работал в лаборатории, но тяга к театру и знакомство с режиссёром Ефимом Табачниковым многое поменяли. У него в народном театре в ДК Свердлова я сыграл Медведя в «Обыкновенном чуде», и он предложил мне поступать театральное. Так всё и решилось.

Потом были учёба в Щукинском училище, диплом режиссёра и Кировский театр драмы. Но в 1991‑м Мюрисеп вернулся в родной город и с тех пор не изменял театру драмы, ставшему для него родным.

Родом из детства

– Одно из ваших увлечений – история. Сегодня на сцене театра драмы мы видим графа Кутайсова в «Павле I», Толстого в «Третьей правде, или Истории одного преступления» и патриарха Гермогена в «Смуте» в вашем исполнении. Кто из них самый настоящий?

– В школе я был помешан на истории, читал вузовские учебники, но спектакль – не документальное произведение. Когда работал над Толстым, слушал граммофонные записи речей Толстого, читал воспоминания его современников, в том числе Станиславского, который описывает его как страстного и взрывного человека. Горький, кстати, отмечал, что Толстой в мужской компании слыл матерщинником! Узнав всё это, я открыл для себя Толстого с другой стороны. Что касается Гермогена – о нём данные скудные, но я прочёл всё, что можно. А граф Кутайсов, по сути, придуман режиссёром. Так что Толстой, наверное, самый исторически точный, хотя мы намеренно показали далеко не всё.

– Вы с лёгкостью переходите от драмы к комедии. Что для вас комедийные роли в таких любимых зрителями спектаклях, как «№ 13» и «Клинический случай»?

– Подростком я был жутким озорником, мне очень нравилось смешить класс. А когда смеётся полный зал, это просто не передать словами. Поэтому комедия – мой любимый жанр.

– Не раз в комедиях вы играли вместе с женой Раидой Божко, и это просто волшебный дуэт. Каково это – выходить на сцену с красавицей женой? И был ли спектакль, который позволил вам иначе взглянуть друг на друга?

– Мы познакомились ещё у Табачникова, когда я играл Медведя, а она – Принцессу, с тех пор где мы только вместе не играли!

Самым сложным был спектакль «Коварство и любовь» в Кирове, где я играл Миллера, а она – мою дочь Луизу.

У Шиллера там страсти, страшная трагедия, помноженная на отеческие чувства, – мне было очень сложно перестроиться, преодолеть психологический барьер и представить её дочерью.

А в остальных наших совместных спектаклях сложностей не было. Особенно, когда я уже как режиссёр ставил спектакли для неё.

Главное – слово

– Вы – прекрасный чтец, много работали на радио, да и ваш бенефисный спектакль «Доктор Живаго», по сути, спектакль одного актёра. Что главное в диалоге один на один с залом?

– Это зависит от материала, но это огромная часть моей жизни. Пастернак для меня – невероятный праздник. Мир поэта материализуется в нём через слово, особенно в 17‑й стихотворной части, для меня она – главная.

– Что привело вас к литературной деятельности? Вы написали пять книг, среди которых повесть о вашем детстве «Венец» и «Полёт наших птиц», где вы рассказываете о том, как ваш отец создавал самолёты.

– Это продолжение того, что Станиславский называл жизнью человеческого духа. Работая над книгой об отце, мне было важно, чтобы у читателя возник его живой образ. И когда читатели это чувствуют, это высшая награда.