День быка. Окончание
Начало здесь. Группа саровских журналистов в октябре побывала в Южной Осетии, в Цхинвале. Как раз исполнилось сто дней после начала печально известной августовской войны… БЕДАЯ представляю себе Цхинвал советских времен: чистый, бело-зеленый город, скверики, сады и курортные горы за окраиной… Сейчас это город-призрак. Что ни стена, то оспины пулевых отметин и осколков, что ни дом, то пробоина от снаряда, что ни улица, то остовы изуродованных строений.Вот в этом доме жили люди, большая дружная осетинская семья. Теперь тут стены с пустыми глазницами разбитых окон, вместо потолка обгоревшие балки, за которыми бегут облака, и головешки, оставшиеся от домашнего скарба, пересыпанные серой золой. Я вдруг вспомнил, как несколько лет назад стоял у только что потушенного здания редакции, смотрел на сизый дымок, все еще тянущийся из разбитых окон, ощущал запах гари, смешанный с запахом пожарной пены и думал о том, что делать, как быть. Это было тяжело. Но у меня был дом, мне было куда пойти. А куда пойти, если ты лишился дома и всего того, что создал вокруг себя и своей семьи годами жизни и труда? Вот это настоящая беда… Из дневника Татьяны СТАВНИЧЕЙ:«Еврейская улица в 2008 году пережила второй разгром. В 1992 году от прочных, крепких и зажиточных домов местных евреев (которые покинули город еще до начала войны) остались только обломки и остовы. Позже часть домов заняли осетины, оставшиеся без крова. И вот в августе 2008 года все повторилось вновь…Она стояла на пороге прозрачной каменной конструкции, в которой лишь спинка кровати призрачно намекала на то, что когда-то здесь жили люди.- Как вас зовут?- Айшет.- А где вы были во время бомбежки?- Прятались в подвале у соседей. Мы знали, что будут бомбить.- А с кем вы живете?- С сыном.- Сын работает?- Да. Он снайпер…» Старик показывает на перебинтованную ногу: «Вот, улицу перебегал, грузинский снайпер меня и подстрелил. Спасибо хоть в ногу. Они тут перестреливались — кто кого. Наш снайпер во-он там засел, а грузинский — там».Ну, и кто кого?«Кто ж знает, меня подстрелили…» Из дневника Татьяны СТАВНИЧЕЙ:«Российских журналистов здесь принимают с радостью. Всё благодарят за гуманитарку. И повторяют слова с плакатов, которыми увешан сегодня весь Цхинвал: «Мы с Россией!» Рассказывают о трех днях, из-за которых осетины навсегда вычеркнут из памяти имена своих грузинских соседей и знакомых.Директор службы информации осетинского информагентства РЕС Майя Каребова вспоминает 1992 год:- Я тогда еще училась в школе. И вот мы, как обычно, пришли в школу, сели за парты, и все места, где еще вчера сидели грузинские дети, оказались пусты. Они ушли из Осетии в одну ночь. Не предупредив никого из знакомых осетин. Никого не предупредив. Дальше началась война… Дальше пытавшихся перебраться через перевал расстреливали прямо в машинах или даже сжигали вместе с машинами. А в августе 2008 года — точно так же было. В один день грузины вдруг исчезли из города. И началась бомбежка жилых кварталов…Я не удерживаюсь и спрашиваю:- Ваша семья тоже пострадала?- Да, — ее грустное лицо становится совсем черным. — Бабушку убило прямо в доме. Снаряд попал в дом…- Простите…»Из окна второго этажа выглядывает бабушка. Дежа вю: точно такую же картину я увидел десять лет назад в Грозном. Из окон, как и там, торчат черные трубы «буржуек». Российский газ «в связи с временной оккупацией территории» Грузия перекрыла. В магазине на первом этаже — полупустые прилавки. Какая-то мелочь — чипсы, пиво, что-то лежалое и дешевое. Словно попал в наши девяностые. На удивление дешевая водка… Продавщица показывает невысокую хлебную стопку: «По карточкам, хлеб гуманитарный…» На прилавке табличка: «В долг товар не отпускаем!»- Неужели не отпускаете?- Тем, кого знаем, отпускаем, конечно… Из дневника Елены КРИВЦОВОЙ: «Горожане спешат кто куда: обычный день в обычном городе, если, конечно, не замечать следов войны. И не спрашивать. А если спросить…- …Мы увидели, как грузины по улице идут на танках, а наш танк один уже подбили. И они бросали взрывчатки в подвалы, где сидели люди… Все подвалы были битком набиты людьми… И когда нас начали взрывать, мы вынуждены были бежать… Неодетые, в халатах… А моя соседка была вообще в одной «ночнушке»… И мы поехали в строну дороги, а нас обстреливали со всех сторон… Там шла водопроводная труба, грузины пробили ее и вода пошла в подвалы, где люди… Все подвалы затопили, успел ли кто спастись — не знаю…Седая женщина говорит, даже не замечая, что по ее лицу текут слезы. Страшно. Даже слышать. Все внутри переворачивается, когда смотришь в ее глаза: жгучие, с темными кругами вокруг… Эти глаза видели конец света.- …Соседа ранило, и мы затащили его в подвал. Нас было много, а подвал небольшой… Сосед сразу же скончался, а вынести мы его не могли. На улице стреляли, танки… Так и сидели двое суток с покойником…Воспоминания женщин, которые встречаются нам на улицах разрушенного Цхинвала, сливаются в один нескончаемый горестный рассказ о войне, пережитом страхе, потерях, смертях… Женщины Цхинвала. Разные, молодые и старые, с потухшим или уставшим взглядом, многие в одежде с «гуманитарного» плеча. Но. Горе их сделало похожими, они все стали словно на одно лицо. На одни глаза…В них столько всего: слезы, благодарность, надежда, гордость… И обида. Сухая и истончившаяся. Как жухлый лист, казалось, чудом сохранившийся на гладкой ветке старого, но все еще могучего бука…Скажите, как выдержать этот долгий, все понимающий, всепрощающий взгляд печальных осетинских глаз и не захлебнуться собственным стыдом?..» ДЕКЛАРАЦИЯ ПРИ СВЕЧАХ Как все же они похожи везде — эти разбитые парламенты, эти здания-символы государственной власти и стабильности. Тут должны приниматься законы, чтобы народу жилось проще и надежнее, а по ним — снарядами. Что в Приднестровье, что в Абхазии, что в Москве… И неважно, кто стрелял — свои танки или чужие «грады». Гергиев приехал, под вспышки фотокамер и софиты телеаппаратуры журналистов со всего света отдирижировал, уехал, а парламент серой громадой с простреленными окнами остался… Вот зал, в котором почти двадцать лет назад принята Декларация о независимости Южной Осетии. «Грузинская разведка узнала о том, что состоится важное заседание, и Грузия вырубила нам электричество. Тогда мы собрали по всему микрорайону свечи и провели заседание при свечах». Теперь над этим залом синеет небо — одна из ракет «града» снесла крышу. Вот узкая лестница в бункер, где в самые горячие августовские дни располагался штаб обороны города. Под ногами хрустят кирпичные осколки и отбитая штукатурка. «Дома было очень страшно, и я пришла сюда. Грохот, стрельба, люди с автоматами бегают, кто-то что-то кричит по телефону, кто-то над картой города спорит. Но здесь хоть людей много и стены толстые. Хотя, когда ракета в здание попала, тоже жутко было…» В скверике под остатками осенней листвы крашенный в бронзовое памятник. Осетинский мыслитель Абаев сидит нога на ногу на постаменте, но мыслить ему нечем. Грузинские солдаты его расстреляли, а чтобы это выглядело обидно и издевательски — отстрелили ему голову. Безголовый памятник философски спокоен: воевать с безоружным памятником проще, чем с обозленным вооруженным ополченцем… Из дневника Елены КРИВЦОВОЙ:«…На хлипкой стене торговой палатки, чудом уцелевшей в центре Цхинвала, висит яркая театральная афиша волгоградского театра с несвоевременным названием «Любовь до гроба»! Нужны стройматериалы, одежда, продукты, негде жить, железные строительные вагончики считаются чуть ли не за счастье!.. Интересно, этот спектакль — комедия или драма?.. Любопытно, а там действительно про любовь… Впрочем, какая разница. Главное — в обескровленный Цхинвал медленно возвращается жизнь…Для того чтобы почувствовать всю глубину чужой беды, нужно примерить ее на себя. Хотя бы попробовать. Как мокрую одежду на голое тело. Представьте, что за одну ночь все вокруг вдруг исчезло. Все буквально. Исчезли исхоженные тысячу раз родные улицы Силкина, Герцена, Юности, Чапаева, Ленина… Вот буквально еще вчера, когда вы ложились спать, посмотрев «Новости», все было, а поутру не стало. Только руины, ставшие вмиг могильными камнями всему городу… В голове дятлом стучит вопрос: За что? Ради чего? Ради того, чтобы осетинская кровь навсегда растворилась в грузинской? Но разве они отличаются по цвету, по вкусу?.. Разве грузинская мать по-другому плачет? Разве осетинская женщина седеет иначе? Разве обе они по-разному ждут своих детей?..» КАМНИ …Глаза широко раскрылись и застыли. Фотовспышки направленных камер с жадностью фиксируют каждую деталь, каждую черточку: взъерошенную черную макушку, смуглый нежный румянец на перепачканном личике, пальчики… Посреди руин, посреди остывающего Цхинвала ребенок, словно кубиками, играет камнями. Мальчик лет пяти-шести, которого сильно напугали обступившие незнакомые люди с видеокамерами и фотоаппаратами. И тем не менее не расплакался. Храбрый горский мальчик… Из дневника Елены КРИВЦОВОЙ:«- Меня зовут Тасик, — мальчик от смущения уткнулся взглядом в грязные ладошки, но детское любопытство все-таки победило, и спелые смородины из-под пушистых ресниц заблестели. Диктофон. Его заинтересовал диктофон. Пухлый пальчик осторожно дотронулся до холодной пластмассовой поверхности.- Нравится? — протягиваю машинку ближе.Ребенок кивает, но руку убирает. Чужое. Незнакомое. Опасно. В его родном Цхинвале по улицам все еще бродит седая старуха с косой.-… Было страшно, — тихо говорит, почти шепчет Тасик, раскрывая огромную тайну. — Мы с папой и мамой и тетей Мадиной в подвале спрятались… А там (малыш кивнул в строну и мне, показалось, на его макушке пошевелился черный хохолок) стреляли…- И долго вы сидели в подвале?Тасик делает серьезное лицо и разводит руками. Как может. Насколько позволяют ручки. От ладошки до ладошки получается коротенький отрезок:- Вот столько, — и еще раз оценивает правильность своей меры времени. Что-то, видимо, не понравилось, и ручки растягиваются еще больше.Растянутые, дрожащие от напряжения ручки… Так хотелось дотронуться до них. Малыш понял — губы дрогнули. Лишь в уголках. Как у больного. У ребенка, который наверняка еще не знает, что такое душа, где она находится, но он уже знает, как она болит. И еще он знает, что осколками камней, разметавшихся от взрыва, раскуроченными гильзами, тихо позвякивающими о камни, можно играть. Потому что его игрушек просто нет, они сгорели вместе с домом, они похоронены под обвалом. А играть очень хочется. Пока на улице тихо, пока не начали опять стрелять…Да провались все пропадом. Вместе со всем миром. Со всеми морями и городами, банками и аэропортами, замками и дорогами, армиями и президентами… Все. Вот буквально. Со всей своей ненавистью, кровью, параноиками, шизофрениками, жующими галстуки, со всем своим дерьмом, желчью, войнами, братоубийством… И пусть он, этот мир, забирает с собой свои страшные острые камни, которыми посреди войны играет маленький человечек — осетин ли, грузин ли, азербайджанец ли, русский ли… — ребенок, едва научившийся выговаривать половину букв… Святой Георгий, где же ты?!» БАШНЯ Из дневника Татьяны СТАВНИЧЕЙ:«Мы едем мимо разрушенного детского сада, где почти выломанный забор еще хранит милые детские рисунки уточек и зайчиков. Едем мимо многоквартирного дома, от которого остались только стены и надпись на стене: «Медицинский батальон» — стрелка указывает на край дома.На повороте вдруг обнаруживается совсем странная картина. Из угла полуразрушенного дома вертикально торчит …башня танка Т‑72!..» Может быть, это был тот самый танк, который в августе показали в «Новостях», тот танк, что, даже не притормозив, переехал, смяв, словно консервную банку, автомашину с метавшимся в ней обезумевшим пассажиром, под комментарий снимавшего на «мобильный» грузинского бойца. Если это так, мне совершенно не жаль его экипажа. От экипажа не осталось ничего. В танк попала ракета, сдетонировал боезапас, и броню, и все, что за ней пряталось, разметало по всему кварталу. А башню невозможно сюрреалистическим гвоздем вколотило дулом «по шляпку» в бетон главного входа здания, в котором когда-то размещались республиканские профсоюзы.На днях башню подцепили тросом, и кран пытался выдернуть ее из бетона. Не осилил.А я и не стал бы убирать эту башню. Лучшего памятника этой нелепой, ненужной, тягостной войне, то вспыхивавшей, то тлевшей почти два десятка лет, не придумает ни один скульптор. А память остаться должна… Поперек улицы красуется растяжка — Дни дружбы Южной Осетии и Приднестровья. У этих республик сегодня действительно много общего. Здесь то и дело встречаются плакаты, на которых осетинский, абхазский и приднестровский президенты — бок о бок. Плечом к плечу. Вот только Приднестровью «не повезло» — там не разгорелась вторая война, и Россия теперь эту «непризнанную» не признает.И как-то все-таки не укладывается в голове, что всего сто дней назад здесь гибли люди.Из дневника Татьяны СТАВНИЧЕЙ:«Почти в воздух задаю вопрос:- А кто собирал трупы?- Ой, тут волонтеров наехало море. МЧС российский очень много работал — у них ведь специальные приспособления и технологии есть для этого. Ну и мы тоже собирали. Тут порой ничего нельзя было разобрать… А там, возле того дома, до сих пор кровь еще не смыта…Было жарко, поэтому всех погибших похоронили в братских могилах.Вот грузины только на прошлой неделе последние трупы забрали. Всё вывезли — и технику, и людей.Мы говорим о том, что произошло здесь каких-то сто дней назад, а мимо нас бегут дети, у них кончились уроки. В ярких курточках, с ранцами наперевес… С большими белыми бантами.Здесь учатся теперь в две смены. Потому что половина школ разрушена». ВОЗВРАЩЕНИЕЦхинвал — Саров Ночь здесь начинается неожиданно и быстро. Падает, словно пальто с вешалки, и укрывает и город, и горы, и серпантин. Только звезды сквозь рваные облака бриллиантовой россыпью, только серпантин прихотливыми изгибами в свете фар, и время от времени запах сероводорода от невидимых в ночи источников. Ровно год назад в коридорах Госдумы я спорил с неким лощеным москвичом, который внушал мне, что Россия НИКОГДА не признает независимость Южной Осетии и Абхазии, поскольку «добрые отношения с мировым сообществом» весят больше, чем дружба с «этими банановыми республиками». Я надеялся, что это не так… Конечно, это сильный шаг России, хотя… «Это праздник со слезами на глазах, — сказала мне редактор газеты «Южная Осетия» Залина Цховребова, — мы все время спрашиваем, отчего это произошло так поздно?..»И все же, все же… Россия все время отдавала — то Крым, то дальневосточные земли, то Сербию, про дружбу с Кубой, и то забыли. Может, пришло время возвращать? И возвращаться?… На обратном пути «по законам кавказского гостеприимства» для нас устроили концерт в старинном владикавказском театре. Они хотели, как лучше, как принято, но душа не очень-то принимала отрепетированное веселье (хотя космические прыжки длинноногих джигитов, расшитых золотыми галунами и сверкающих серебряными газырями, впечатляли)… Из дневника Елены КРИВЦОВОЙ:«… Конферансье: Шуберт, «Аве Мария», и на сцену выходит скрипач. Худой, сутулый. Узкое лицо в обрамлении седых волос, взгляд, направленный во внутрь себя. Осетинский Паганини, мелькнуло в голове. Луч прожектора резко обрезает вокруг него свет, пространство, звуки… Медленно, очень медленно, кажется, целую вечность, «Паганини» подносит к груди скрипку и замирает. Зал не дышит, словно боясь разбудить то, что бережно он держит возле груди… Кажется, слышно, как где-то рядом на часах стучит секундная стрелка. Или чье-то сердце?.. И вдруг. Тонкий смычок взмывает вверх и… Дальше плохо помню. Все как-то сузилось, сжалось и перестало существовать. Как будто и не было. Никогда. Ничего. Только скрипка. Только святая Мария с лицом, как у тех женщин… Десятки, сотни. В черных платках, покрывающих головы, покрывающих души… Маленький перепуганный горский мальчик… Руины. Война… смерть… ад… «Аве Мария» — плачет скрипка. Нет. Никаких слез не хватит, чтобы оплакать, чтобы выплакать. Нет. Не отпустит. Никогда. Невозможно. Больно. Пой, скрипка, плачь…» Влево и назад уходят в туман сахарные головы большого Кавказского хребта. Дороги вправо ведут в Грозный. Когда я был там последний раз, он уже был не так страшен, как прежде. Но это еще пронзительней делает неизбежный вопрос: зачем? Зачем гибли люди, рушились здания и семьи, заливала землю звериная злоба — ради чего? И отчего ничему все это не учит человеческий род?Южная Осетия
