Конец эпохи шутов: Политическая смерть СПС
Год назад не стало Б. Н. Ельцина, но даже уход тяжелобольного человека не смягчил негативного отношения к первому президенту большинства жителей Российской Федерации. Недавно на выборах в Государственную Думу с треском провалился Союз правых сил, лидеры которого «взросли» под сенью Ельцина. Смерть первого президента России и последовавшая за ней «политическая смерть» СПС находятся в тесной связи. Похоже на то, что в стране завершается целая эпоха, которую можно назвать эпохой шутов. Об истоках и развитии этого социокультурного феномена в новейшей русской истории размышляет автор статьи. Ах, Арлекино, Арлекино!В середине 70‑х годов минувшего века на советской эстраде появилась женщина-клоун. Довольно необычное явление для черно-белой графики «культурно-идеологического фронта» тех лет. Одетая в хламиду, рыжеволосая, более чем пухлая, с прокуренным, но сильным голосом, она выглядела нелепой и вульгарной. Вариант «Смешной девчонки» (этот американский фильм вышел в конце 60‑х годов, был в отечественном прокате), которая на самом деле не столь уж весела, а разочарована в людях, вызвал у публики сочувственный отклик. Женщина редко решается быть причиной смеха, объектом скабрезных историй. В старину таких особ показывали в ярмарочных балаганах для глумливых издевательств В советскую эпоху, когда выделяли женщин-тружениц — доярок-рекордсменок, шустрых ткачих, вдруг вышло на всеобщее обозрение нечто, более похожее на чучело, чем на женщину советского образца, всем своим видом намекая на свою несложившуюся личную жизнь. Но все эти намеки сопровождались надсадным хохотом, ужимками и кривлянием. В общем, смех сквозь слезы. Столь необычное амплуа принесло женщине-клоуну популярность. Шутовство — древнее занятие. Уже при царе-Горохе был и шут гороховый. Это антипод правителя, постоянно напоминающий всем своим нелепым видом, что от великого до смешного — всего лишь шаг. Поэтому в его обязанности и входило высмеивать речи ближайших приближенных правителя, пародировать их жесты, походку. Ему позволялось многое из того, что не могли себе позволить люди, обремененные понятиями о чести и достоинстве. При этом каждый из присутствующих мог обозвать его каким угодно прозвищем. Глядя на шута, обычный человек непроизвольно думал о себе как о баловне судьбы. Правитель должен быть милостив и справедлив, шут всегда жесток и вздорен. Правитель мудр и возвышен в своих помыслах, шут глуп и мерзок в своих желаниях. Тема «Шут ? правитель» зазвучала из уст и нашей эстрадной клоунессы, с успехом исполнившей шлягер «Все могут короли». Новый образ понравился не только советской публике, но и тогдашним лидерам. И это был симптом того, что балаганный персонаж, стремительно расширив свою аудиторию, становился приметой времени. Времени, когда советские правители неудержимо ветшали, становились беспомощными ходячими куклами, когда они пародировали самих себя, некогда боевых и задорных строителей коммунистического завтра. Когда правители недужат, впадают в пороки — слабеют или нравственно опускаются, шуты делаются в «доме» влиятельными фигурами. Иногда правители становятся вровень с шутами, и уже разберешь, кто из них кто. Шутовство в эпоху застоя стремительно расползалось. На концертах, собирающих многотысячные толпы зевак, все чаще выступали зубоскалы, которые плохо понимали, в какой они стране живут, тужились вспомнить свое имя после пьянки, гримасничали, радовались тому, что зрители «принимают их за своих». Их появление на кое-как сколоченных подмостках приветствовали пролетаризированные массы. Этих насмешников, «откалывающих номера», ждали и телезрители по праздникам. Поэтому нет ничего удивительного в том, что современные шуты стали требовать к себе уважения. Брызгая слюной, они возмущались, когда их иногда пинали, когда не считали писателями или артистами — творческими личностями; когда за выступления выплачивали гонорары не по высшим ставкам и не пускали на театральные сцены. В юмористы, прибауточники позаписались врачи и конструкторы, преподаватели вузов и журналисты. Балаганное дело становилось престижным занятием.Скоморошничество, скалозубство оборачивалось стилем жизни, образцом для подражания, неким общественным движением. Что было делать в этой среде трагически серьезному Высоцкому? Вот он и умер на рубеже 80‑х годов. Поэты умирают не от болезней, а от безысходности. И Башлачев почему-то выбросился из окна. Чуть позже пристрелили Талькова… Шла отбраковка. Русский городской романс, баллады заглушались «новой волной», которую гнали фигляры.Триумф пересмешникаПриятно, когда лица, стиснутые усталостью от тягот строительства самого гуманного и справедливого общества, вдруг озаряются улыбкой. Но когда все остальное, кроме забавного, раздражает людей — это тревожный симптом. А советских людей начали раздражать бесконечные очереди и несмолкаемый рефрен пропаганды: «Лишь бы не было войны». Даже несокрушимая мощь армии раздражала. Даже неизменные победы хоккеистов и фигуристов на международных турнирах.Легион профессиональных насмешников прибывал в численности. Их деятельность стала весьма наступательной и требовательной. Даже пантомимы приобретали кричаще-балаганный характер. Если комичное — это высокое искусство, опирающееся на мастерство, талант, вдохновение, то балаганность является опошлением комичного. Опошление проявляется в скабрезных репликах, двусмысленных полунамеках, в пародиях на трагичное и драматичное. Наступление пересмешников на «молчаливое большинство» сопровождалось распространением среди обывателей скепсиса в отношении всего, что происходило в стране. Ироничную ухмылку у миллионов советских граждан вызывали потуги правителей вернуть народ на дорогу трезвости. И внедрение экономических стимулов для производительного труда быстро вырождалось в банальное воровство.В. Распутин в середине 80‑х не случайно написал повесть под названием «Пожар». «Горим, братцы!» — кричал он на всю страну. В его тревоге не было ничего смешного. Другое дело — вечно веселый лысый толстяк с портфелем, откуда неустанно извлекаются исписанные листки с анекдотичными историями и курьезными случаями. Прочно поселившись на телеэкране, он позволял расслабиться после напряженного дня, отвлечься от надоевших проблем. Шут превращался в виночерпия или в хранителя ключей от склада бочек с веселящей медовухой. Он забирался на недосягаемую для простого смертного высоту и вещал оттуда слушателям. И последние корчились от хохота и «тащились» от одного вида сатира. Веселящий газ юмора заполнял залы филармоний и летних театров, сочился в квартиры из телеэкранов и радиоприемников. Осадить шута за вульгарность и пошлость означало убить смех — совершить тягчайшее преступление. Убить смех! Что может быть кощунственннее в этом шатком мире? Люди и так исстрадались от сложной международной обстановки, от жизни впроголодь, от пустых полок в магазинах, от несбывшихся заверений и обещаний правителей, почивших в бозе. Смех звучал все более торжествующе. Пересмешники ходили с видом именинников. Новый правитель страны, пришедший на смену престарелым генсекам, тоже пытался шутить, старался не замечать того, что его инициативы искажаются, результаты их противоположны ожидаемым. Он не заметил того, что клоунада, превратившись в стиль советской жизни, стала затягивать и его, как хмарь, как наваждение.Вырубленные виноградники стали ответом на потуги власти избавить народ от засилья водки и сивухи. Правитель искренне надеялся разбудить у советских людей созидательную энергию, уснувшую в послевоенные десятилетия, он разрешил кооперативы. Но вместо производства потребительских товаров, народившаяся армия шкодливых спекулянтов образовала лишь затор на пути страны к экономическому росту.Правитель стремился разрядить международную обстановку, накаленную скопившимися арсеналами оружия массового уничтожения. Но стоило рассыпаться берлинскому средостению, как вспыхнули этнические конфликты в СССР и последовал крах империи.Этот человек мало походил на своих предшественников. Он стремился избежать роли диктатора. А стал президентом уже несуществующей страны. Он отдал на благотворительные цели свою Нобелевскую премию (и не только ее), а его подозревали в корыстолюбии, в сговоре с разведками иностранных государств и даже в связях с международной мафией. Он стремился быть человеколюбивым, а по улицам городов стали без утайки расхаживать шайки бандитов, грабителей. Он стал фатом.В годы его правления на сцену выползли сущие уроды, которые строили страшные рожи, разгуливали перед публикой в одних цветастых трусах, а порой и без оных. Осваивалось искусство раздевания, эротического массажа, группового секса и порнографии. Все эти перфомансы несли с собой мотив якобы разоблачения ханжеской советской морали. В балаган превращались академические театры, творческие союзы, научные институты. Организаторов ГКЧП просто никто всерьез не воспринял. Естественно, так же несерьезно отнеслись к провозглашению независимости России. Уже не правящая группа, а сама атмосфера балагана формировала и выдвигала новых лидеров-имитаторов, чиновников-разбойников и прочих псевдоспасателей страны. Фарс и трагедияПоявление премьер-министра реформатора, полного антипода премьер-министру реформатору начала ХХ в., только подтверждало старинное правило: повторение истории чревато превращением трагедии в фарс. Российский премьер-министр конца ХХ в. — это опереточный герой с пухлыми щечками, причмокивающими губками, коротенькими ножками и путанными речами. Одним своим видом этот персонаж фарса говорил: «Смотрите, я стал премьер-министром. Значит, в этой стране можно все!» Он сразу же превратился в знаковую фигуру, в знамя, перекроенные из былых полотнищ и транспарантов троцкистов, анархистов, интернационалистов и банальных пиратов.Что тут началось! Скоморохи стали называть себя артистами, к тому же народными, бандиты перешли в категорию успешных бизнесменов, ПТУ выросли до университетов и академий. Но знаний не прирастало, заводы останавливались, люди нищали. Зато много смеялись. И было от чего. Президент России, крепко «заложив за воротник», то представлял себя дирижером симфонического оркестра, то солистом танцевального самодеятельного коллектива. Вечно навеселе этот заводила-забияка постоянно врал и путался, частенько что-то обещал и никогда не выполнял обещанного. Конечно, уставал. Как-то лидер одной европейской страны, напрасно прождал его полчаса у трапа самолета. Но у нашего президента в тот день не слушались ни язык, ни ноги. Самое смешное заключалось в том, что льстецы бывало сравнивали его с царем, а между тем, никто не уважал эту движущуюся карикатуру на правителя некогда великой державы. В итоге своей политической карьеры президент стал предводителем шутов.Абсурдность ситуации состояла в том, что многие умные люди, всерьез озабоченные разрухой в стране, выглядели тогда просто скучными занудами. Они пытались говорить с телеэкранов о вымирании населения, о зарастающих кустарником полях, о миллионах беспризорников. И под светом софитов смотрелись явными неудачниками, черствыми сухарями, лишенными чувства юмора. Они просто не умели радоваться жизни. Папарацци умудрялись заснять этих людей то зевающими, то чихающими, то в довольно неприглядных позах. Газеты охотно печатали снимки умников — и всем было смешно. В такой ситуации праведников посещает безумие, а поэты погружаются в молчание.Страшен шут, не встречающий ни от кого отпора. Ему хочется исковеркать все красивое, вдавить в грязь все высокое, опошлить все святое. Он стремится уродство возвести в норму, какого-нибудь жабуляка провозгласить в качестве образца для подражания, а какую-нибудь «веселую козу» сделать символом беззаботной жизни. Бардак в стране ? для них шутов лучший порядок. Они пируют, когда людей косит чума. Они веселятся, когда тысячи голодных детей бродят по улицам в поисках крова и куска хлеба. Они хохочут, меж тем как миллионы страдают. Они чувствуют себя пупом земли в стране, которая в их эпоху из могущественной державы превратилась в мировое захолустье. Апофеозом торжества шутов, пожалуй, стоит считать попытку двух карикатуристов-ремейкистов наполнить картину Репина «Заседание Государственного Совета» новым содержанием. Многофигурное полотно собрало целую плеяду наиболее известных шутов, сатиров, карликов, черных и рыжих клоунов. Все они облачены в парадные кители высших должностных лиц времен Российской империи. Так, палаточный балаган на глазах у изумленной публики превратился в мраморный пантеон.Но ирония судьбы шутов состоит в том, что кульминация их успеха сродни провалу. Будучи «прорехой на человечестве», они непоправимо бесплодны, их возвышение возможно всего лишь как казус, как примета смятения умов.Проходят годы, и даже обывателям становится очевидной все нелепость претензий хохмачей и ловкачей на историческую роль. Ряженные в мундиры государственных мужей и тоги мудрецов вызывают раздражение у простодушных домохозяек, студентов отвращение у стариков. Да, людям свойственно заблуждаться. Но когда-то им попросту надоедает барахтаться в пошлости и угощаться сальными прибаутками. Они стряхивают с себя наваждение и ощущают настоятельную потребность увидеть некие цели в своей жизни. Они начинают стремиться к самоуважению.Метла времени сметает пересмешников и охальников на мусорную свалку. Воздвигнутые ими пантеоны оказываются всего лишь очередной картонной бутафорией. Не способные прозревать истины и видеть идеалы, шуты тем не менее начинают слышать глухой голос правды о том, что они беспомощны в своих потугах быть хозяевами положения. Что ж, лучше поздно, чем никогда.
