Наедине с? Чеховым! (Валерий ТАТАРИНЦЕВ)
На днях сделал себе роскошный подарок. Пришел с работы, вырубил ненавистный телеящик, взял с полки 12‑й томик Чехова (это письма!), закрылся в своем домашнем кабинете и? весь вечер читал, не отрываясь. Это был потрясающий вечер! Такие чудные строки, такие свежие мысли, язык? Письма ? точное отражение самой сути человека. Максимальное приближение к нему, к его внутреннему миру. И как же досадно было узнать, что Исаак Левитан, например, оставил завещание, в котором просил «уничтожить все письма, не читая, после моей смерти». А письма-то у него были от Толстого, Короленко, Чехова?Трудно себе представить, что эти письма, которые читаю, писаны были Чеховым более ста лет назад, в позапрошлом веке! Настолько они злободневны и сегодня. Пьесы его и рассказы ? это все же пьесы и рассказы, а вот письма ? это нечто иное. Хочу поделиться с вами этой немного запоздалой радостью общения с удивительным классиком русской литературы, остроумным, умным и беспощадно самокритичным. Ну, скажите, кто бы еще мог в зените славы сказать о себе такое: «? у меня нет ни одной строчки, которая в моих глазах имела бы серьезное литературное значение? Мне страстно хочется спрятаться куда-нибудь лет на пять и занять себя кропотливым, серьезным трудом. Мне надо учиться, учить все с самого начала, ибо я, как литератор, крупный невежда». Уму непостижимо! Нынешние самозванные «классики», слушайте! Хотелось бы предположить, что он тут слегка слукавил, но следующая фраза не лучше: «Для кого и для чего я пишу? Для публики? Нужен я этой публике или не нужен, понять я не могу?». И далее: «Мне до тошноты надоело читать Чехова!». Свои пьесы он называл пьесенками, а свои рассказы ? дребеденью и вздором. Не смею комментировать все это (хотя и хотелось бы!), смею только цитировать. Вот что он писал 12 октября 1889 года Петру Ильичу Чайковскому: «В этом месяце я собираюсь начать печатать новую книжку своих рассказов, рассказы эти скучны и нудны, как осень, однообразны по тону, и художественные элементы в них густо перемешаны с медицинскими, но это все-таки не отнимает у меня смелости обратиться к Вам с покорнейшей просьбой: разрешите мне посвятить эту книжку Вам?»А вот что он писал Станиславскому из Ялты 5 февраля 1903 года: «? если я в настоящее время работаю не так, как следует, то виноваты в этом холод (в кабинете всего 11 градусов), безлюдье и, вероятно, лень, которая родилась в 1859 году, т.е. на год раньше меня. Но все же 20 февраля рассчитываю засесть за пьесу и к 20 марта кончу ее. В голове она у меня уже готова. Называется «Вишневый сад»? Не кажется ли вам, дорогие мои, что читая все это, прикасаешься к чему-то святому, таинственному, отправляешься как бы в параллельный мир. «Вишневый сад», оказывается, еще не написан, еще только в голове?А вот пожелание к Новому году Бунину: «Милый Иван Алексеевич! Желаю Вам прославиться на весь мир, сойтись с самой хорошенькой женщиной и выиграть 200 тысяч по всем трем займам!». Представляю, как был счастлив Иван Алексеевич, получив такое пожелание от друга! Письмо Немировичу-Данченко: «? Если ты уйдешь из театра Станиславского, то и я уйду. Горький моложе нас с тобой, у него своя жизнь? Что же касается нижегородского театра, то это только частность, Горький попробует, понюхает и бросит. Кстати сказать, и народные театры и народная литература ? все это глупость, все это народная карамель. Надо не Гоголя опускать до народа, а народ подымать к Гоголю». Весьма показательна позиция Чехова в письме председателю отделения русского языка и словесности Академии наук Александру Веселовскому в августе 1902 года: «Милостивый государь Александр Николаевич! В декабре прошлого года я получил извещение об избрании А. М. Пешкова в почетные академики. А. М. Пешков тогда находился в Крыму, и я не замедлил повидаться с ним, первый принес ему известие об избрании и первый поздравил его, затем, немного погодя, в газетах было напечатано, что ввиду привлечения Пешкова к дознанию по 1035‑м ст. выборы признаются недействительными. При этом было точно указано, что извещение исходит от Академии наук, а так как я состою почетным академиком, то это извещение исходило и от меня. Я поздравлял сердечно, и я же признал выборы недействительными ? такое противоречие не укладывалось в моем сознании, примирить свою совесть я не мог?». И он попросил сложить с него звание почетного академика. Настоящий мужской поступок! Браво! Чехов лестно отзывался о «Фоме Гордееве». «Места в ?Фоме? есть чудесные, ? писал он из Ялты в 1900 году, ? из Горького выйдет большущий писатилище, если только он не утомится, не охладится, не обленится». В том же году с тревогой пишет о Толстом: «Я боюсь смерти Толстого. Если бы он умер, то у меня в жизни образовалось бы большое пустое место. Во-первых, я ни одного человека не любил так, как его? Во-вторых, когда в литературе есть Толстой, то легко и приятно быть литератором. Даже сознавать, что ничего не сделал и не делаешь, не так страшно, так как Толстой делает за всех?».Толстой проживет еще 10 лет, а вот Чехова вскоре не станет. О письмах же к Ольге Книппер всуе говорить нельзя. Это отдельная тема. Это особый мир, прикоснувшись к которому, становишься чище, добрее, красивее?? Уже заполночь, перед сном включил на автомате телеящик, а там? преподобная Анфиса Чехова (и где только фамилию такую знатную отхватила!), со своей озабоченностью по поводу? искусства разнообразного секса. Спасибо, девушка, не надо.
