Судьба на чаше весов
Большая часть россиян свою родословную если и знает, то уж никак не до седьмого колена. Почти все мы потомки «хрестьян», а они родословных не вели, смиренно полагая, что «все из земли пришли, и в землю уйдем». А ведь у каждого из них была своя неповторимая судьба. Мать кулебачанина Николая Ивановича Сочнева, которому 26 августа исполняется 80 лет, 14-летней девочкой вместе с родителями и многочисленными братишками и сестренками в 1914 году бежала из Белоруссии — от Первой мировой войны. Ехали на телеге, проехали пол-России, на житье остановились в Мухтолове. В дороге дети остались без матери: она была беременна и умерла, не вынесла тягот пути. Спустя время отец женился, но жизнь со строптивой мачехой в семье не заладилась, и, в конце концов, семья разделилась: часть своих братьев и сестер вырастила и воспитала та самая повзрослевшая 14-летняя девочка — будущая мать Николая Ивановича. Впоследствии она переехала в Кулебаки, пошла работать на металлургический завод, где и встретила своего суженого. — Отец у меня был мужчина крепкий, — вспоминает Николай Иванович, — а скрутило его в неделю. Было это в 37‑м году, мы в то время как раз строились, сруб уже был готов, наутро собирались старый дом ломать. А ночью отца и прихватило — заворот кишок. Операцию сделали, да, видимо, неудачно, а может, и опоздали. Отец все не давал резать, надеялся, авось так пройдет… И остался 14-летний Коля без отца. «Футбол гонять мне больше не пришлось, — заключает он, — дом строил наравне с плотниками, вот этими руками». А руки у Николая Ивановича, действительно, крупные, крепкие, да и сам он жилистый, видимо, в отца пошел. …Потом завод, ФЗУ, а тут война началась. — Этот день я навсегда запомнил, — говорит Николай Иванович, — я в то воскресенье в составе молодежного оркестра на дороге играл, возле Шелокши. В ту пору дорогу на Арзамас строили, вот мы по воскресеньям строителей и подбадривали. То на одном участке поиграем, то на другом. И вдруг смотрим: из города несется машина, из нее чуть ли не на ходу спрыгивает человек и прямиком к прорабу. Все сразу почувствовали неладное. Что он прорабу сказал, я не расслышал, но помню, тот закрутил головой, как от зубной боли, и несколько раз повторил: «Мать его в дребодан!..» На фронт Николай не попал, у электриков была броня; воевали его младший брат и старшая сестра. Брат — танкистом (вернулся израненный), а сестра, вместе с другими девушками, поднимала в небо аэростаты — защищала город Горький от немецких самолетов. На заводе в войну работали день и ночь, по 12 часов в смену. — Однажды вышел из строя стан «750», на котором катали балку носа для танков. Произошла авария, — рассказывает Николай Иванович, — все электрооборудование сгорело. Ремонтировали трое суток, спали урывками тут же. Три блина на завтрак, три на обед и три на ужин. Наконец сделали. Мастер, Михаил Федорович Шаблыгин, говорит нам: «Зайдите». Заходим к нему в каморку. На столе — стопка блинов, наливает по стаканчику спирта: «Пейте, ешьте и — отдыхать». День Победы Николай тоже запомнил. — Лежу на печи после смены, — вспоминает он, — подъезжает к дому заводская машина, ребята из машины кричат: «Николай! Вставай, война кончилась!» Я не помню, как с печи слетел. И на завод — там митинг был, все обнимались, женщины плакали… С женой своей Николай познакомился через мать, сосватали по старинке. Мать ездила в Поздняково за картошкой. Там разговорилась со сверстницей, у той — девушка на выданье, Антонина, а у матери — Николай. Так и свели. — За всю жизнь ни разу об этом не пожалел, — говорит Николай Иванович, — жили душа в душу. Говорить о своей Антонине ему тяжело, умерла она чуть больше года назад. А до этого восемь лет лежала парализованная — отнялись правая рука и нога. Сначала он ее с ложечки кормил, а потом она приноровилась левой рукой есть. Ни рассудка, ни памяти не потеряла, даже внукам задачки помогала решать. «Хорошо с ней было, — говорит Николай Иванович, — я и пироги пек. Она только расскажет мне, сколько чего: сколько муки, яиц… И поговорим с ней, вспомним что-нибудь». И он замолчал, с трудом справляясь с чувствами. Вырастили они с женой двух сыновей и дочь. Младший сын в Нижневартовске живет, но каждый год приезжает в отпуск со всей семьей, зарабатывает неплохо. Дочь с семьей живет в Подмосковье, тоже наведывается. Однажды привезла котенка, подобрала из-за жалости по дороге. Теперь у Николая Ивановича три кошки и веселый щенок Чапа. — Спят все вместе — вчетвером, — говорит хозяин, — но как только Чапа просыпается, тут же начинает кошек тормошить, а те его — лапой по носу. Услышав, что речь идет о нем, Чапа прибежал из другой комнаты и стал, словно мячик, подпрыгивать и всячески выражать радость жизни. Старшего сына Николая Ивановича я немного не застал, тот ушел передо мной. — Каждый день заходит, — говорит о сыне отец, — как с работы идет, первым делом ко мне. Смотрит, есть ли продукты, что надо — купит. А на заводе он, можно сказать, меня заменил, тоже электролинейщиком работает. Но до моего стажа ему далеко, у меня почти полвека. Как в 37‑м году в одну дверь вошел, так в 82‑м в эту же дверь вышел. Многое порассказал мне Николай Иванович, а о своих заслугах умолчал. Умолчал о том, что его фотография годами не сходила с заводской Доски почета Кулебакского металлургического завода, умолчал о многочисленных благодарностях и высокой правительственной награде — ордене Октябрьской Революции. — А чего хвалиться — то, — пожал он плечами, — не я один такой… Ноги вот подводят, — перевел он разговор в другое русло, — а так бы — жить да жить. Что сейчас не жить: и отопление, и горячая вода в доме, все удобства. Раньше, помню, с работы придешь, берешь санки, топор — и за Устимский. А потом тащишь этот воз, как слон. А надолго ли тех дров хватит. Всякое в жизни было, и горькое, и сладкое. Горького-то, пожалуй, больше. Николай Иванович помедлил, словно прикидывая свою судьбу на весах, потом добавил: «А, может, и нет, много было и хорошего». Было, Николай Иванович, конечно же, было! И работа была, и друзья, и любовь, и дети, а потом и внуки — жизнь не кончается.
