Тени прошлого
Завтра в России праздник. День народного единства. И снова в нашу современность неуловимо вторгнется прошлое. Ибо каждый праздник — это не что иное, как апелляция к прошлому. Мы всегда празднуем память о каком-то событии, имевшем место в прошлом и посчитавшемся достойным для ознаменования и увековечения в народной памяти и официальном календаре. Каждый праздник наше прошлое врывается в современность и властно напоминает о себе. Беда лишь в том, что мы не всегда понимаем, о чем именно. Меж тем, понять нужно, ибо, не разобравшись в прошлом, мы так и не сможем решить, что же достойно праздника, а что — забвения. Тяжелое прошлое У великих народов сложная история. У всех великих народов всего с избытком: героизма и преступлений, подвигов и подлости, великодушия и цинизма. Это уж так повелось. У малых народов история тоже есть. Но она, как правило, куда спокойнее и согласованнее истории великих народов. Народы Швейцарии или Непала о своей истории не спорят. Там не о чем спорить. Там все прошло так, что нет сомнений, будто могло быть иначе. Хотя, конечно, могло. Но все же поводов для национальных споров, сомнений и противоречий у них на порядок меньше, чем, скажем, у Германии. Или Франции. Или США. Или России. Великие народы не могут похвастаться спокойной и компактной историей. Причем речь идет не только о реальном историческом процессе, но и об историографии — писаной истории. Она раздергана, раскидана, разбита на множество школ, концепций, течений, направлений. И чем ближе исторические события отстоят от современности, тем горячее споры и тем труднее компромисс. Даже вокруг, казалось бы, однозначно трактуемых событий. В ряде южных штатов США до сих пор существуют своя историография Гражданской войны и свое отношение к победе северян. Многие южане до сих пор жалеют о поражении Конфедерации и о провале попытки отделиться от северных штатов. Во Франции идут споры о фигурах Пэтена и де Голля, о коллаборационистской политике правительства Виши и об отделении Алжира. В Англии не решен вопрос о колониальной политике Великобритании и распаде империи. Даже в Германии, казалось бы твердо и однозначно осудившей нацизм и Гитлера, до сих пор встречаются его поклонники и наблюдаются попытки оправдать как лидера нацистов, так и весь период его правления в истории Германии. Что уж говорить о России! Наша издерганная история, дважды сломанная на протяжении одного лишь последнего столетия, до сих пор недоступна сколь-нибудь внятному, вдумчивому и спокойному осмыслению. Ни на академическом уровне, ни на уровне общенационального сознания. Слишком близко отстоят от нас главные события в истории нации, слишком свежи воспоминания и болезненны раны. Разбираться в нашем недавнем прошлом — все равно что ковырять в незажившей ране — очень больно и тяжело, и не только больному, но и самому врачу. Амнезия или анестезия? Ни то ни другое. Как ни больно копаться в нашем не всегда славном и радужном прошлом, это нужно делать. Как ни горько вспоминать об упущенных, великих, возможностях, о них нужно помнить. Как ни хотелось бы вычеркнуть из нашей истории ее позорные или страшные страницы, делать этого нельзя. Как нельзя утешаться и сладкой анестезирующей мыслью: мол, то, что случилось, не могло не случиться, все события имеют объективные предпосылки и вся история страны есть лишь арифметическое слагаемое из оных. Это пошлая мысль, это ересь исторического детерминизма, лишающая человека права на творчество, поступок и свободу выбора. Если принять ее, то мы так и не сможем разобраться с прошлым и определиться с будущим, ибо вынуждены будем признаться, что все происходит само по себе, без какого-либо участия человека. Впрочем, недавно поступило другое, несколько более разумное предложение. Публицист Леонид Радзиховский предложил, что называется, оставить прошлое прошлому, не искать в нем источник взаимных обид, раздражений и споров, проще говоря, оставить историю ученым, а самим заняться обустройством собственного настоящего без оглядки на прошлое. В определенном смысле совет хорош. Радзиховский правильно полагает, что по прошлому мы никогда не договоримся. Что всегда в России будут свои поклонники петровских реформ и допетровской России. Декабристов и Николая I. Белых и красных. Коммунистов и демократов. И если всерьез начать разбираться, кто был прав, кто виноват, это может занять все поле общественной дискуссии, и на обсуждение остальных, более актуальных вопросов ни времени, ни сил может просто не остаться. К тому же споры об истории провоцируют ссоры в настоящем, а только этого еще и не хватало в нашем и без того донельзя разделенном обществе. Хватит рассуждать о Петре I, Ленине и Ельцине. Не пора ли заняться подметанием улиц? Так полагает и предлагает Радзиховский, и он был бы почти прав, если бы не две вещи, упущенные им из виду. Во-первых, одно не мешает другому. Если в стране хватает дворников и профессоров, то исторические споры не мешают подметанию улиц. Люди, кардинально расходящиеся в своих мнениях о Ленине и Колчаке, наверняка согласны в том, что улицы должны быть чистыми. Это как бы не повод для дискуссии. Но есть и более серьезный довод против предложения оставить прошлое прошлому. Дело в том, что жизнь огромной страны не сводится к подметанию улиц, по поводу чего национальный консенсус достигается относительно легко. Есть более серьезные вещи и более сложные вопросы, которые трудно решить без апелляции к собственной истории и сознательного исторического выбора. И как бы ни банально это ни звучало, но все же история способна предостеречь нас от повторения прежних ошибок и указать если не единственно верный, то наиболее адекватный путь в будущее. Из головы и из воздуха подобные вещи не берутся. Они берутся из исторического опыта. Маяки из прошлого Способность учиться на своих ошибках выгодно отличает умного человека от неумного. Способность учиться на чужих ошибках отличает человека мудрого. То же касается народов и государств. Осталось лишь договориться о том, что является ошибкой, а что — верным решением.Для этого нужен критерий. Общедоступный и общепонятный. Иначе договориться не удастся никогда. С одной точки зрения, декабристы были совестливыми передовыми людьми, задумавшими провести модернизацию России и избавить ее от тирании и крепостного права. С другой стороны, они были мятежниками и бунтовщиками, нарушившими присягу и воинский долг. С одной стороны, Ленин был гениальным вождем и учителем, вырвавшим Россию из тисков самодержавия, империализма и сословного неравенства, и поведшим ее к бесклассовому, равноправному, счастливому обществу. С другой стороны, он лишил Россию всех ее лучших традиций и достижений и насадивший террор и обоюдную ненависть. Нет, без надежных критериев мы никогда не договоримся. А они нам нужны. Очень нужны. Сейчас снова и упорно, говорят о модернизации России. Но чтобы понять, как именно ее проводить и что в итоге хотим получить, нужен образ. Нужен какой-то вдохновляющий пример. И то, и другое придется искать в прошлом, как собственном, так и окружающего мира. Потому что выдумать образ будущего в голове довольно легко, но воплотить его в реальности практически нереально. Мы кое-что об этом знаем, в том числе и на примере собственной истории. Кстати, это может быть одним из тех самых общедоступных критериев. Идеалы, за которые люди не готовы сражаться и умирать, не стоят ни сожаления, ни воплощения. Когда пала монархия и гибла Российская империя, нашлись люди, готовые за нее сражаться и умирать. Идеалы той, дореволюционной России некоторым людям казались ценнее их собственной жизни, и нам тоже нет никакого резона отмахиваться от этих идеалов как от пустых и ничего не значащих. Когда пал коммунизм и гибла Советская империя, людей, готовых за них сражаться и умирать, не нашлось. Ценнее своей жизни идеалы коммунизма не оценил никто, значит, и нам не стоит плакать и сожалеть о его падении. Есть и другой критерий — стыдливое умолчание. Чем больше что-то стараются замолчать, спрятать, засекретить, тем меньше оно достойно подражания и сожаления. Поклонники дореволюционной России стараются поменьше распространяться о крепостном рабстве и социальном расслоении, сторонники Советской России не желают помнить о массовом голоде, терроре и ГУЛАГе.Оправдывали эти мерзости сопутствующие им достижения или нет, но они являлись неотъемлемой чертой практиковавших их режимов, а стало быть недостойны они ни сожаления, ни подражания.Долговечность — еще один критерий, по которому можно отбирать из прошлого лучшее для будущего. Что долго работает, годно больше, чем скоропортящееся и быстро ломающееся. Церковь и вера сопутствовали России едва ли не с самого начала ее истории; атеизм не продержался и семидесяти лет. Очевидно, что первое более достойно внимания и воплощения, нежели второе.Ну а раз так, то придется ввести еще один критерий, имеющий ценность, впрочем, лишь для верующих людей. Достойно и ценно лишь то, что по Божьи. Все иное не стоит ни сожаления, ни подражания. С этой точки зрения, защита родины от оккупантов — дело достойное и божеское, и потому праздник 4 ноября является более приемлемым и уместным, нежели праздник 7 ноября, с которого начались революция, террор, разруха и гражданская война. Тени прошлого являются к нам в наших праздниках и подсказывают верные ходы и решения. Наше дело — прислушаться к ним и правильно понять. Тогда наша история станет не тяжким грузом, а источником вдохновения и новых свершений. Что явно лучше и перспективнее, нежели снова наступать на старые грабли.
