Ванильное мороженое против нелегальных могил
Минутах в 15 езды от центра Нижнего Новгорода, в Подновье, действует нелегальное кладбище. То и дело с Казанского шоссе, не доезжая до Верхних Печер, к откосу сворачивает похоронная процессия. Кладбище это почти уже поднялось на гору, к стоящим там дорогим особнякам.Местные жители говорят, что похороны там происходят чуть ли не каждый день. Официально оно ? это маленькое старое кладбище, испокон веку известное под названием Зелено, ? было закрыто много лет назад. Но, несмотря на это, теперь неуклонно разрастается, так что могильные кресты уже подступают к жилым домам. А люди, живущие в части Подновья, ставшей теперь прикладбищенской, не могут брать из своих колодцев воду, ездят на другой конец поселка, за километр.И никто ничего с этим поделать не может. Местные подновские активисты уже не раз пытались привлечь внимание властей или прокуратуры, чтобы приостановить нашествие кладбища. И в газетах об этом писали, и в теленовостях рассказывали. Но нелегальные могилы продолжают подбираться к населенному прункту. Даже мэр Нижнего Новгорода Вадим Булавинов тоже знает об этом кладбище, но и он ничего не принимает, говорит, что дело-то деликатное.В этой всеобщей деликатности и дело. Нелегальные захоронения появились совсем не потому, что в нижегородском похоронном бизнесе мало порядка. И не потому, что почти все городские кладбища у нас переполнены. А потому что смерть и всё, что с ней связано, мы теперь тихо стараемся не замечать. Гораздо проще просто приехать, никого не спросясь, на нелегальный погост, вырыть могилу и положить туда тихо и незаметно своего умершего близкого, чем оформлять могилу официально, может быть, давать взятку и, главное, говорить, заполнять циркуляры и снова говорить обо всём этом, о смерти. И точно так же контролирующим органам куда легче закрыть глаза на нелегальные захоронения, чем что-то с этим делать.Ведь о смерти у нас теперь говорить не принято. Это что-то неловкое, деликатное и, может быть, даже немного стыдное. И нижегородцы или жители России здесь не исключение. Такое происходит во всем мире.Есть современная монография французского ученого Филиппа Арьеса ? более 600 страниц, в которых исследуется отношение человека к смерти на протяжении всей его истории. Арьес говорит, что в течение ХХ столетия сложился совершенно новый тип смерти, особенно в индустриальных городах: «Общество изгоняет смерть, если только речь не идет о выдающихся деятелях государства».Старинный катафалк превратился теперь в самый обычный автобус. В 60‑е годы в Горьком было запрещено идти похоронной процессией по улице. (Нельзя же перекрывать движение, в самом деле!) «Смерть больше не вносит в ритм жизни общества паузу. Человек исчезает мгновенно». Лет десять-пятнадцать назад в наших газетах практически перестали печатать некрологи. «В городах все отныне происходит так, словно никто больше не умирает», ? констатирует Арьес.Стремление скрыть приближение смерти ? черта нынешнего времени. «Вокруг умирающего возникает завеса лжи. Смерть уже не только внушает страх, являясь абсолютным отрицанием, но и возмущает душу, как всякое отвратительное зрелище. Она становится неприличной, как некоторые физиологические отправления человека. Делать смерть публичной теперь неуместно, не подобает. Больше не считается возможным, чтобы кто угодно входил в комнату умирающего, где пахнет мочой, потом, грязными простынями. Входить туда допускается лишь самым близким, способным превозмочь отвращение, и тем, чьи услуги для больного необходимы. Формируется новый образ смерти: смерть безобразная и спрятанная. Ее прячут именно потому, что она грязна и безобразна».Наши органы чувств перестали выносить запахи и вид страданий. Болезнь ушла из мира повседневности в упорядоченный и обеззараженный мир хосписов и больниц.«Самая прекрасная смерть ? та, которая наименее заметна»,- говорит Филипп Арьес.Понятно, что в такой ситуации вслед за отрицанием смерти наступает и отрицание старости. Старость ? пугающий призрак, непроизносимое и запрещенное слово, фатальный приговор. В наше время людям становится особенно трудно принять близость смерти. Когда смерть исчезает из общества, сложно смириться с ее собственной неотвратимостью.У священника Георгия Чистякова (а он не только священник в Москве, в церкви Козьмы и Домиана, не только современно мыслящий открытый миру человек, но еще и удивительный писатель, книги которого, к сожалению, издаются очень малыми тиражами) ? есть эссе, которое называется «Избавление от страха». Он утверждает, что страх смерти по сути ? это отвращение к жизни. Да и не он один так думает. Еще Блаженный Августин отмечал, что первое неотделимо от воторого. «Те же, кому удавалось не попасть в лапы двух этих чувств, жили в состоянии особой печали, очень острой, но вместе с тем светлой и не обессиливающей».Чистяков приводит в пример сестру Эммануэль ? монахиню, известную во всем мире своим аскетизмом и мужеством, живущую сейчас среди бездомных Каира, помогающую им, как когда-то мать Тереза в Индии. Так вот, сестра Эммануэль говорит, что страх перед смертью преодолевается только теми, кто по-настоящему любит жизнь и умеет быть живым. «Живой ? этот тот, кто любит цветы, солнечный свет, ? считает эта подвижница, ? умирая, святой Франциск, бедняк из Ассизи, попросил Клару дать ему миндальный марципан. И Клара, которая знала, что он просто обожает миндальный марципан, уже приготовила один для него. Видишь, что такое жизнь».«А я, что попросила бы я?» ? спрашивает сестра Эммануэль. И тут же находит ответ: «Ванильное мороженое».Только с января по октябрь 2006 года в Нижегородской области умерло почти 55 тысяч человек. (Количество родившихся за тот же срок ? менее 26 тысяч.) Смерть наступает, может быть, еще и потому, что мы ее так боимся. Настолько, что даже стараемся не замечать рядом с собой.А она не любит ванильного мороженого и на самом деле не так уж страшна. Но наступает тихой сапой на живых тогда, когда те ее боятся. Когда делают вид, что ее не существует. Наступает в том числе и в облике пугающих душу нелегальных погостов.
