Что прилипло к Прилепину и что ему пристало
«…В иерархии высоких образцов литературы зачастую не форма и содержание определяют место писателя, а сцепка очень многих дурного качества случайностей». Вот так отвечал писатель Захар Прилепин на один из вопросов Михаила Бойко в интервью 2007 года. Сегодня к этой формуле примеряют творчество уже самого Прилепина. Еще недавно о нем говорили почти исключительно в восторженных тонах: открытие в прозе последних лет, самый яркий дебютант нулевых, новое направление в нашей литературе, писатель, которого ждали, писатель ХХI века… Лестные оценки подтверждались и очень серьезными наградами — лауреат премии «Национальный бестселлер», финалист «Русского букера». Премию «Ясная Поляна» член Нижегородской организации Союза писателей России получил «За выдающееся произведение современной литературы» (роман «Санькя»). Но прошло совсем немного времени, как эйфория от пришествия в наши палестины нового златоуста начала у некоторых выветриваться. А кое-кто в вознесении Прилепина на вершины писательской иерархии стал усматривать «сцепку очень многих дурного качества случайностей». Тот же Михаил Бойко, пару лет назад начавший свое интервью с восходящей звездой отечественной словесности утверждением, что собеседник достоин уважения за гражданскую позицию, общественно-политический темперамент, бескомпромиссную честность, ныне и честность-то его подвергает сомнению. В опубликованной нынешним летом статье «Сахарный прилипала. О литературно-финансовой пирамиде ОАО «Захар Прилепин» М. Бойко, по сути, намекает на литературное воровство бывшего купира: «В один прекрасный день раздел «Научные работы» на сайте Прилепина…может пополниться еще одной научной работой под названием «Плагиат Прилепина». Мы ведь не можем исключать, что какому-нибудь филологу придет в голову прочесть друг за другом два романа — «Скины» Дмитрия Нестерова и «Санькя» Захара Прилепина. Но признаем, что это ловкий ход — заменить одиозного героя-скинхеда респектабельным героем-нацболом, столь милым и патриотам, и либералам». И уж вовсе не стесняется в выражениях Михаил Веллер, наш беспримерно эрудированный оракул: «Натура Прилепина удачно состоит из лжи, наглости и тщеславия в гармоничной пропорции… Если человек сначала хочет наверх, а свое дело — литературу — использует как средство, то политические взгляды могут меняться как угодно… Я восхищаюсь, как эффектно он впаривает литературной тусовке имидж борца-самородка из народа». Что же это за страсти роковые кипят вокруг Прилепина? Почему именно его то возносят, то столь зло низвергают? Словно в фигуре этой сошлись-скрестились самые отчаянные наши чаяния, самые убогие наши фобии. И уже сложно понять: это сам Прилепин масштабом своего незаурядного дарования возбуждает такую мощную общественную рефлексию, или мифологема раздулась до критической массы. Пытаясь разобраться, еще раз перечитала уже прочитанное, познакомилась с новинками. Роман «Санькя» опять уколол, оставив, словно привкус свежей крови, ощущение опасной тревоги. Пацанские рассказы «Ботинки, полные горячей водкой» показались уже значительно слабее «выдающегося произведения современной литературы». Что-то в сборнике получилось эскизным, несколько небрежным по мысли, по форме. Правда, 2 – 3 рассказа, по-моему, удались, обнаруживая и «брутальную нежность», которую автору ставят в большую заслугу, и философичность, и зоркость к парадоксам человеческой натуры. Главный герой незамысловатых историй производит впечатление потерянного в нынешнем мире, где его ясные, если не сказать прямолинейные, представления о любви, дружбе, мужском достоинстве и женской сущности оказываются ненужными. И оттого проявляются то анекдотично, то драматично. Однако щемящая боль, искренность автора «пацанских рассказов» в какой-то момент вдруг начинают отдавать позой, даже некоторым манерничанием. И возникшее было волшебство твоего читательского сочувствия, соучастия улетучивается, уступая место раздражению. Ну, что же он этими своими ботинками, полными водки, так подчеркнуто топчется на теме потерянного поколения? Да, тема из вечных, неизбывных, глубоких. Однако «пацанские рассказы» на ней, мне кажется, всего лишь отметились туристическим отпечатком: «Здесь был Захар». И возникло ощущение, что открытый было океан по имени «Прилепин» может оказаться вовсе и не океаном — гораздо меньше, мельче, что заплыв по нему получится коротким. Для читателя такое открытие — из разряда очень грустных. Это, естественно, личное мнение только одного и вполне обычного «потребителя» литературы. Кому не по чину судить, например, о наличии или отсутствии в текстах Прилепина плагиата. Вопрос литературного заимствования вообще настолько сложен, деликатен, что даже зубры литературоведения зачастую оказываются в нем беспомощными или предвзято конъюнктурными. Посему сочла я за благо обратиться к авторитетным литераторам. Мне кажется, оценки творчества Захара Прилепина двух товарищей по цеху получились очень взвешенными, точными, исчерпывающими. Брань к истинному таланту не липнет. А вот самому ему пристало бы прилепиться, нет, не к выгодному направлению, тусовке, теме, а к стволу родной литературы малым, но свежо дышащим живым листиком.Валерий Сдобняков, писатель, главный редактор журнала «Вертикаль. ХХI век» (Нижний Новгород):- Безусловно, Захар Прилепин — одаренный писатель. Далеко не все упреки в его адрес представляются мне справедливыми. Хотя понимаю, что их порождает. Проза Прилепина не столь уж сильно выделяется из потока, который в последние годы выплеснулся на страницы и понес читателю чеченскую тему. Потому многие и задаются вопросом: а с чего это из общего ряда выделен и обласкан именно нижегородец? У меня есть свои соображения, в которых я укрепился, прочитав в Интернете дискуссию Авена с Прилепиным. Да, проза его остро социальна, но делает акцент на вопросе экономической ущемленности человека, когда тот имеет незаслуженно мало, в то время как иные имеют незаслуженно много. Либеральной прессе (именно она подняла вокруг Прилепина шум, именно из этого стана он в основном получает премии) такой — арифметический — расклад очень понятен. Либералов устраивает, когда протест, борьба мотивированы не глубокой нравственной, мировоззренческой позицией, а неким бытийным раздражением, комплексом материальной ущербности. С этим они умеют справляться. Однако протест как способ выпускать пары, вместо того чтобы заявлять о большой идее, имеет мало перспектив. Ну, выплеснуты на страницы произведений такие настроения, дальше что? Пустота.Последние книги Захара Прилепина, в которые он собрал публицистику, рассказы, как раз и побуждают думать: хватит ли у автора запала глубже осмысливать то, что сейчас происходит? Хватит ли сил двигаться в русле русской литературы, которая всегда была замешана на острой боли за Человека, а не на раздражении комплексующего индивида? Пока особых ожиданий в этом плане от Прилепина у меня нет. Хотя, еще раз повторю, он очень одаренный, и то, что в стане нижегородских авторов впервые за десятилетия явилась фигура, столь засветившаяся на российском уровне, льстит нашему местному патриотизму. Очень не хочется, чтобы обернулось это горьким разочарованием. Геннадий Красников, поэт, культуролог, литературовед, секретарь Правления Союза писателей России (Москва):- Захару Прилепину все дано, чтобы он мог стать большим русским писателем — нежный и пронзительный природный талант; редкое для нашего глухого безъязыкого времени чувство слова, чудесный русский язык; в своем роде уникальная, столь необходимая прозаику биография с гениальным по чистоте и прозрачности деревенским рязанским детством и с двумя страшными трагическими кавказскими войнами, в которых ему пришлось участвовать… К тому же (и это тоже исключительная редкость!) он одинаково искусно владеет большой и малой литературной формой, являясь автором нашумевших романов «Патологии» и «Санькя» и полутора десятка блестящих рассказов. В составленную мной антологию «Русская поэзия. ХХI век», выходящую в конце этого года в издательстве «Вече», я включил большую подборку стихов Прилепина, свидетельствующих о его незаурядном поэтическом даре. Он принят в коридорах кремлевской власти, что также немаловажно для прозаика, ибо, как говорил Гете, чтобы выигрывать битвы, нужно иметь возможность заглядывать в карты крупных сражений… Итак, все дано человеку для настоящей литературной судьбы. При одном условии, что ты знаешь и помнишь: писательство в России не профессия, а миссия, поручение, не исполнить которое, по слову Боратынского, ест грех. Проблема (или беда) Прилепина в том, что ему (как сейчас становится видно) никто не мешает писать. Когда-то Александр Блок мучительно признавался, что ему «мешает писать Лев Толстой». То есть не стало в нашей культуре и литературе духовных авторитетов, в присутствии которых стыдно скверно писать, стыдно суетиться, мельтешить, угождать. Эпоха выпала неудачная — серая, продажная, без масштабных личностей. Не на Лунгина же или Виктора Ерофеева оглядываться? Не могу себе представить, чтобы поручик Лермонтов, тоже, кстати, участник кавказской войны, бегал на русофобскую радиостанцию давать интервью литературному прохиндею Шендеровичу, или чтобы он, оправдываясь, «толерантно» выслушивал бабьи глупости Татьяны Толстой и Дуни Смирновой, или обслуживал политического клеветника России Белковского с его командой из «пятой колонны», или стоял в кучерском камзоле в карете разрушительной прозападной агрессивно-либеральной «Новой газеты»… Вот уж воистину: блажен муж, не идущий на совет нечестивых! А сравните провинциальный заискивающий тон бесед Захара со своими успешными литературными ровесниками и строки того же юного поручика: «Печально я гляжу на наше поколенье! Его грядущее — иль пусто, иль темно…», и станет ясна вся разница (журналистика вообще самое слабое место в деятельности Прилепина). Увы, это торопливое желание понравиться своим лукавым покупателям и похлопывателям по плечу, эстетическим и политическим хозяевам общественного мнения, превращающим все живое и подлинное в шоу-бизнес, в элементарное, в масскультуру, — начинает сказываться на творчестве талантливого писателя. Не так давно напечатанные в «Литературной газете» рассказы Прилепина словно написаны чужой обескровленной рукой, язык помертвел, отдает суконностью, бесценные впечатления детства разменяны в них на медный, начищенный до гламурного блеска базарный пятак… Прилепин переживает новый для себя период. После первого, яркого этапа свободы и независимости, когда писалось, как Бог на душу положит, после заслуженного признания и обожания, начинается этап разносов и нападок, диктуемых чаще всего недоброжелательством и завистью к неожиданно прорвавшемуся к славе и популярности какому-то провинциальному выскочке, счастливчику, которого проглядели, прозевали, не одернули и не задвинули вовремя. Эта подлая тенденция будет нарастать со всех сторон, и на нее не следует обращать внимание. Сложный и трудный этап ждет самого Прилепина — когда в критике начнется настоящий серьезный анализ всего написанного и сделанного им. Однако первым этот анализ должен сделать сам Захар. Тут поворотный момент его судьбы. Если выбирать между жеребячьей резвостью и сытостью его нынешних кумиров и протеже, за которыми изо всех сил пытается угнаться наивно-искренний и честный Прилепин (говорю о нем с верой, болью и любовью!), то лучше уж выбирать эпилепсию и каторгу Достоевского, безумие Гаршина, депрессию Гоголя, нищету и одиночество Платонова. Ибо дорога на вершины русской литературы вымощена страданиями и беспощадным отношением художника к себе.
