Валентин Малинин: «Я убежден, что музыкой должны заниматься все»

В рамках цикла фортепианных концертов Pianissimo в Нижнем Новгороде в Концертном пакгаузе выступил Валентин Малинин. Ныне студент Московской государственной консерватории (класс Ксении Кнорре), он начинал в ДМШ №11 имени Б. А. Мокроусова, причем учился сразу на двух специальностях – фортепиано (класс Елены Чвановой) и композиции (класс Карины Барас).

Пианист привез очень разнообразную программу: он исполнил «Аппассионату», фортепианные пьесы Чайковского, Четвертую сонату Скрябина и его же Три этюда op. 65, а также сложные, редко исполняемые «Вариации» Александра Локшина.

После концерта, уже традиционно, очарованные слушатели остались в зале и задали музыканту самые разные вопросы.

«Хорошую музыку придумать сложно»

– Александр Николаевич Скрябин, чьи произведения сегодня вы исполняли, в творчестве опирался на особую философскую систему. Как, по-вашему, нужно ли слушателю знать скрябинскую философию, чтобы понимать его музыку?

– Зависит от периода, в который Скрябин писал те или иные произведения. Ранние его сочинения близки Шопену, и даже один из этюдов сорок второго опуса, который я сыграл на бис, создан в определенно романтической манере. А вот поздние сочинения, звучавшие в концерте – да, там, конечно, очень сложные музыкальные образы, сложная музыкальная эстетика. И, конечно, для восприятия таких произведений желательно быть чуть более погруженным в философию и мир композитора.

Сегодня я играл Четвертую сонату, где идет речь про Звезду. В первой части показано мерцающее вдали, в космических просторах светило, вторая часть – полет к цели, и финал – собственно встреча со Звездой, нескончаемое горение, божественное сияние и каждый раз я ярко проживаю все это на сцене, получая не только эстетическое, но даже физическое удовольствие от того, что выходит из-под моих рук.

– Наряду со Скрябиным вы исполнили Чайковского – а это лирика совершенно другого плана. Какое вам восприятие ближе, рациональное или чувственное?

– Ну, я не сказал бы, что Чайковский исключительно «чувственный». Он сложен своей простотой. Сложно найти некое «чистое» состояние души, когда музыка словно льется сама собой, звучит нечто сокровенное и публика готова это принять. В ином случае получается не Чайковский, а что-то другое. Сегодня у меня это состояние было.

– Что можете сказать об исполненных в программе концерта «Вариациях» Локшина? Великая пианистка Мария Юдина их оценивала очень высоко.

– Не только Мария Юдина, но и, например, Шостакович считал их гениальными. С этим произведением меня познакомила Карина Вальдемаровна, и практически одновременно мне дала другое его, небольшое произведение, педагог в ЦМШ. Я играл Прелюдию и тему с вариациями Локшина на конкурсе Владимира Крайнева в 2019 году. Меня невероятно восхитило нетрадиционное, оригинальное отношение с музыкальной мыслью, со звуком, ломающее стереотипы – это написано в 1953 году и звучит свежо, потрясающе. Я послушал все его одиннадцать симфоний – потрясающая музыка, но композиторская судьба Александра Лазаревича сложилась трагически: он был фактически подвергнут остракизму, его практически не исполняли. Но я его музыку считаю гениальной и стараюсь почаще играть ее в концертах.

– В программе сегодняшнего вечера вы отдали дань классицизму, романтизму, импрессионизму, музыке двадцатого века. Играете ли вы остросовременные произведения?

– В смысле, авангард? Да, играю. Хотя не очень-то такие произведения люблю и не беру композиторов второй волны авангарда. Дело в том, что часто современная музыка – это плохая музыка. Хорошую музыку придумать очень сложно. Я играю сочинения моего нижегородского педагога, Карины Вальдемаровны Барас. Кстати, на некоторых конкурсах обязательно исполнение в том числе современной музыки, и тут могу похвастаться: такие произведения мне обычно хорошо удаются, и я получаю специальные призы за лучшее исполнение современной музыки. В этом мне помогает то, что я сам занимаюсь композицией.

– Есть мнение, что период разрушения тональности – в вашей программе к таким произведениям относились сочинения Скрябина и Локшина – самый притягательный в истории музыки. Что вы об это думаете?

– Всегда приятно, когда что-то разрушается (смеется), потому что на месте разрушения тут же строится что-то новое. Скрябин, например, создавал в исключительном мажоре произведения, которые прямо-таки наполнены триумфом разрушения, потому что это – точка отсчета явления нового мира. И я согласен с этим.

Настоящая жизнь

– Концерты очень энергозатратны, требуют многих физических и душевных сил. В чем вы черпаете силы и энергию, как восстанавливаетесь?

– О, в банальных вещах: спорт, прогулки, переключение сознания на чтение или на старую добрую математику: я окончил физико-математический лицей и иногда возвращаюсь к задачникам.

– Однажды довелось в Московской консерватории слышать, как Ланг Ланг (китайский пианист-виртуоз. – Прим. М.Ф.) играет Чайковского. Его техника была настолько совершенна, что, казалось, это вот-вот сыграет злую шутку, оставив слушателям лишь блистательную оболочку. Как вам, при всей вашей техничности, удается соблюсти грань и «оставить душу» в музыке Чайковского?

– Ну, этому обучают в консерватории. Техника – она ведь не в том, чтобы быстро и громко играть, попадая пальцами в нужные ноты. Это все-таки про разнообразие мысли, про звук… а русская школа всегда отличалась особенной глубиной мысли и сильной эмоциональной составляющей. Это вообще одна из самых глобальных дилемм, эмоцио и рацио. Как их уравновесить? Этому мы учимся всю жизнь.

– Кто ваши любимые исполнители-пианисты, на которых вы, возможно, ориентируетесь?

– Назову столпов: Гилельс, Софроницкий – это из гениев двадцатого века. Из современных – Золтан Кочиш, Раду Лупу… очень нравится то, что делает Даниил Трифонов.

– А с кем бы из пианистов вы хотели сыграть дуэтом?

– Все, с кем я хотел бы сыграть, уже умерли.

– Что вы испытываете, играя на рояле?

– Моя настоящая жизнь происходит на сцене. Без игры на рояле я жить не могу. Что чувствую, играя? Счастье!

– Что вы делаете, если ощущаете, что в зале сидит уставшая, равнодушная публика?

– Если в зале сидит уставшая, грустная, равнодушная публика – в этом виноват только исполнитель.

– Вы проучились год в Германии, в Высшей школе музыки в Берлине. Как это получилось?

– Сам не знаю! Учиться в Германии я хотел изначально и целенаправленно поступал именно в Высшую школу музыки, а в Московскую консерваторию – так, чисто случайно поступил, не готовясь совершенно. Но в Германии мне не понравилось, и я вернулся. Быть может, это связано с тем, что мое европейское обучение попало на ковидный год, всё было закрыто, сидел в четырех стенах.

– Что бы вы посоветовали детям, которые только начинают заниматься музыкой? А их родителям?

– Родителям – терпения и чуткости. Понимания, надо ли это вообще ребенку или нет. Пожелание детям… вспоминая себя в детском возрасте, могу сказать, что у меня постоянно были школьные олимпиады, какие-то соревнования – много всего! Но без фортепиано я просто не мог жить и всегда четко знал, что я пианист и композитор. В общем, если без музыки вам физически плохо – значит, занимайтесь музыкой смело. Но, кстати, сидеть за инструментом по девять часов в день вовсе не обязательно. Иначе потом Ланг Ланги получаются.

Музыкой очень полезно заниматься, она развивает человека как, наверное, больше ни одно искусство, причем развивает и мозг, и сердце, и душу. Я убежден, что музыкой должны заниматься все.

Мария Федотова